Враг рода человеческого
Шрифт:
Салид тоже помолчал несколько секунд после того, как увидел лицо незнакомца. А когда он снова заговорил, его голос слегка дрожал, и Бреннер заметил, что палестинец судорожно вцепился пальцами в спинку кресла.
— Куда мы направляемся? — спросил он.
— В монастырь, — ответил незнакомец.
Грохот взрыва давно уже смолк, а оконное стекло все еще продолжало дрожать под пальцами Кеннели, и в его ушах все еще стоял звон. Это взорвался вертолет, превратившись в столб огня, как только рухнул на землю. Кеннели казалось, что он ощущает жар раскаленного пламени, полыхнувшего за бетонной оградой на противоположной стороне улицы. Чувство было таким реальным и сильным, что у Кеннели заболели ладони, которые он прижимал к оконному стеклу. Но он был не в состоянии убрать их. Он, казалось, вообще был неспособен сейчас что-нибудь делать. Мысли Кеннели путались. Его охватил ужас. На этот раз он отчетливо видел все, что произошло, и не мог отрицать очевидного. Темнота на его глазах вдруг ожила и скинула вертолет на землю, точно так же, как до этого смела его людей с улицы. Это она убила агентов, посланных им в гостиницу. Но его люди знали, на что шли. Они осознавали смертельный риск, хотя и не понимали, какому именно противнику они противостоят. Однако у них не было сомнения, что враг смертельно опасен, коварен и необычайно силен. В конце концов, не имело никакого значения, убил ли их палестинский террорист или некая мистическая сила.
Но пилоты, управляющие вертолетом, совершенно ни о чем не догадывались. Они были полностью уверены в непобедимой мощи своей боевой машины и даже не предполагали того, что их ожидает. Если бы они знали, что именно делают, то бы не стали выполнять приказ Кеннели, а, пожалуй, взяли бы его под прицел своего грозного оружия, как тех трех беглецов на улице. Кеннели обманул пилотов. Он послал их на верную смерть. С таким же успехом он мог бы достать свой пистолет и расстрелять их в упор.
Странно, но до этого случая Кеннели никогда не задумывался о тех людях, которым он отдавал приказы и которых заведомо посылал на верную смерть. Как и многие его коллеги, Кеннели давно уже превратился в законченного циника, для которого человеческая жизнь не имела особой ценности, так что ею можно было располагать по своему усмотрению. Конечно, в каждого человека были вложены деньги, истраченные на его образование, экипировку и различные нужды, многие из которых Кеннели расценивал как человеческие слабости. И вот впервые в своей жизни Кеннели почувствовал, что преступил какую-то черту, обременив свою совесть виной в смерти двух пилотов. Он ощущал неимоверную тяжесть этого бремени, с которым, казалось, вряд ли сможет справиться.
Что происходило с ним? Почему ему в голову лезли подобные мысли? Кеннели на мгновение закрыл глаза и прижался лбом к прохладному стеклу. В его голове бушевал настоящий хаос из незнакомых мыслей, пугающих ощущений и образов, которые казались невыносимыми. Но от них нельзя было избавиться, просто закрыв глаза. Неужели он постепенно сходил с ума?
“Нет. Ты просто научился по-настоящему видеть”.
Кеннели не услышал этот голос, а внутренне воспринял его, эти слова возникли у него в мозгу посреди вихря противоречивых эмоций и образов. В этих словах он ощущал что-то бесконечно чуждое себе и в то же время родное и близкое — и это больше всего пугало его. Кеннели снова открыл глаза. Он сделал это невольно, как будто по чьей-то команде.
Теперь у него было совершенно явственное чувство, что он не один в этом коридоре. Он знал, что за его спиной кто-то стоит. Кеннели увидел тень, отражающуюся на оконном стекле, освещенном всполохами яркого пламени. Очертания были смутными, но Кеннели сразу же понял, кто это.
— Чего ты хочешь? — простонал он. — Уходи Оставь меня в покое! Уходи!
Силуэт Смита начал приближаться, и теперь его отражение на стекле стало более отчетливым. Но этого не могло быть! Кеннели больше не мог вынести охватившего его ужаса. Он резко обернулся к Смиту, направив на него дуло своего пистолета. Неважно, каким образом Смиту удалось перехитрить смерть и в кого он превратился — в зомби или в мифического демона, — Кеннели может по крайней мере попробовать его…
Но Кеннели так и не сумел додумать эту мысль и выполнить свое намерение
Он вообще не был способен действовать. Кеннели остолбенел. Смит вовсе не превратился в зомби, он не был ожившим трупом из какого-нибудь фильма ужасов. Смит представлял собой вибрирующую массу, кишащую тысячами тысяч крошечных существ с блестящими глазками, уставившимися сейчас на Кеннели. Все части тела Смита были составлены из этих крошечных созданий, и сквозь дыры в его одежде виднелись руки и ноги, постоянно менявшие свои очертания и размеры. Так, на его руках менялось число пальцев: то их вообще не было, то появлялось два пальца, а то — целая дюжина. Под одеждой Смита в его груди, казалось, билось двенадцать сердец, и каждое в своем ритме. Сгустки отвратительной массы постоянно падали на пол, но насекомые тут же вновь спешили на своих микроскопических ножках назад, чтобы снова занять место в этом кошмарном образовании. Только лицо не изменяло свою форму, но от этого зрелище было еще более ужасным. Кеннели чувствовал, что его сердце готово вырваться из груди. Мурашки побежали по его спине, а голову сдавила чья-то ледяная рука. Кеннели было трудно дышать. Он понял, что сошел с ума. Он потерял рассудок, и теперь у него начались кошмарные галлюцинации.
“Нет, ты не сошел с ума”.
Но Кеннели не хотел слушать этот голос. Как ни странно, мысль о том, что он сошел с ума, успокаивала его и помогала в действительности сохранить свой рассудок. Кеннели стоял лицом к лицу с человеком, который вовсе не был человеком, а являлся леденящей душу карикатурой на человека, состоящей из крошечных насекомых. Все это могло быть только одним — галлюцинацией! Кеннели отступил на шаг назад и уперся спиной в оконное стекло. Он снова поднял правую руку, в которой был зажат пистолет, и прицелился в лицо Смита.
— Чего ты хочешь? — спросил он. Ему не казалось странным то, что он разговаривает с призраком. Напротив, ему легче было пережить весь этот кошмар, разыгрывая из себя сумасшедшего, разговаривающего с собственными видениями. Но мысль о том, что все это происходит в действительности, была ему совершенно невыносима.
“Я пришел, чтобы предупредить тебя. Еще не слишком поздно”.
— Не слишком поздно? Для чего именно?
Призрак приблизился, но движения его были очень странными. Смит не шагал, а его фигура как бы плавно перетекала из одной точки пространства в другую, как будто все его тело состояло из текучей протоплазмы, облеченной тонким и мягким кожным покровом. Кеннели хотел попятиться, но за его спиной было окно. Стекло хрустнуло и растрескалось под давлением его тела, еще немного, и оно могло бы разбиться.
“Тебе нельзя идти этой дорогой дальше, — нашептывал ему голос, — еще не слишком поздно. Посмотри, какую цену я заплатил”.
— Ты не Смит, — убежденно сказал Кеннели тоном, в котором слышались истерические нотки. Кеннели сам испугался своего голоса. — Смит никогда не стал бы предостерегать меня. Никогда и ни от чего.
“Я никогда не был твоим другом, — признался призрак Смита. — Но теперь все изменилось. Весь мир изменился, Кеннели. Время лжи миновало. Я сам предрешил свою гибель, это произошло давно. И я за все заплатил дорогой ценой. Моя жизнь была смертью, а наказанием то, как я жил. Посмотри!”
Призрак снова приблизился, и Кеннели больше не мог вынести этого. Он закричал и шесть раз подряд выстрелил из своего пистолета. Он стрелял, пока у него не кончились патроны. Выстрелы гремели в гулком коридоре, словно канонада. Все пули поразили цель. Смит стоял слишком близко, и Кеннели просто не мог промахнуться. Пули вошли в его лицо и поразили сотни крохотных существ, составляющих его.
Меняющие свои очертания руки Смита медленно поднялись и закрыли простреленное лицо. Ладони и голова слились в одну дрожащую бесформенную массу, а затем руки снова опустились, и Кеннели увидел все то же лицо в целости и сохранности. Насекомых было слишком много, может быть, миллионы.
Что имел в виду Смит, говоря о расплате за свою жизнь? Может быть, этой расплатой являлось то, что он должен был теперь пережить смерть сто тысяч раз?
“Не делай этого, измени ход своей жизни, не ходи туда, — продолжал Смит. — Ты заплатишь за все свои дела, и даже за то, чего ты не сделал. Ты не представляешь себе, что такое смерть. Прошло не только время лжи, но и время пощады и прощения. Тебе нельзя больше преследовать Са-лида и его спутников, иначе твоя участь будет в миллион раз хуже моей. Оставь их в покое!”