Враг за Гималаями
Шрифт:
– Все ближе узнавая тебя, о светильник мудрости, я всякий раз восхищаюсь твоей прозорливостью и предусмотрительностью, – сказал я не без сарказма. – Надеюсь, что царские милости, которыми с лихвой обласканы твои ближайшие сподвижники, минуют меня стороной.
– Пока твой язык и твоя голова нужны мне, можешь за них не беспокоиться, – пообещал Ганеша. – Относительно остальных частей тела заранее обещать ничего не могу. Ну зачем тебе, скажи, ноги? Чтобы сбежать, для чего же еще! А не будет ног, исчезнут и дурные желания.
Не знаю, что это было – грубая шутка или явная угроза, –
Вскоре передовые отряды ариев вошли в соприкосновение с кочевниками, населявшими эту дикую страну. Скорее всего, аборигены относились к весьма разнообразному по этническому составу племенному союзу сарматов, ныне многочисленному и процветающему, но в ближайшем будущем обреченному на уничтожение гуннами.
Мне удалось найти общий язык с пленниками, доставленными в ставку Ганеши. Как-никак, а годы, проведенные среди киммерийцев, предшественников как скифов, так и сарматов, сказывались. В древности, не в пример новейшим временам, разговорная речь менялась весьма медленно. Даже по прошествии многих веков предок мог вполне понять потомка.
По моей инициативе пленников щедро одарили и отпустили восвояси, дабы они склонили к переговорам наиболее авторитетных местных вождей, чьим дружинам в планах Ганеши отводилась роль тарана, расчищающею ариям дорогу на запад.
Такие переговоры вскоре действительно состоялись. Вновь рекой текли вино и сома, вновь ежедневно пожирались целые стада скота, вновь грациозные красавицы, искусные не только в танцах, но и в камасутре, до утра ублажали пирующих, вновь перед царским шатром дефилировали боевые слоны и колесницы, демонстрируя военную мощь ариев.
Являясь единственным переводчиком, я напропалую пользовался этим обстоятельством, и, скажу прямо, не на пользу Ганеше. Передавая ему от вождей варваров горячие заверения в вечной дружбе, я одновременно вел подрывную деятельность, разъясняя аборигенам всю подоплеку политики завоевателей.
– Те из вас, которые уцелеют в предстоящем походе на запад, не получат ни земли, ни скота, ни другой добычи, а превратятся в рабов, – так говорил я своим новым друзьям. – Вы никогда не сможете встать вровень с ариями, а тем более породниться с ними. Этого не позволят кастовые законы. Кшатрием или брахманом становятся только по праву рождения. Ребенок, появившийся на свет вне касты, не имеет никаких прав, ему заранее уготовлена участь изгоя. Даже цари чужих народов для ариев – безродная чернь. Пусть сейчас вы и пируете с ними, как равные, но арий никогда не примет из ваших рук ни кубка вина, ни куска мяса. Для них все вы нечистые.
Когда один из гостей, кажется, вождь языгов, поинтересовался причинами моей нелюбви к ариям, я ответил, что сам принадлежу к подневольному народу и горю желанием хоть как-то отомстить обидчикам.
После окончания переговоров, на которых были формально приняты все условия Ганеши, посольство отбыло к родным кочевьям. Среди отъезжающих был и я, перепачканный в сажу и одетый как языг, с вождем которых я к тому времени успел побрататься.
Мое место в шатре занял молодой воин, согласившийся пожертвовать собой ради
На следующий день прислужники Ганеши спохватились и организовали погоню, но степь встретила их огнем пожара, быстро распространявшеюся во все стороны.
Племена аланов, роксоланов, савроматов и языгов откочевали в места, недоступные для ариев, оставив только заградительные отряды, продолжавшие поджигать степь, распугивать дичь и ночью вырезать дозоры пришельцев.
А я тем временем пытался сколотить военный союз, достаточно сильный для того, чтобы дать отпор ариям. Дело это было архисложное, поскольку кочевник понимал только ту опасность, которая угрожала непосредственно ему или его кибитке, а отношения между соседними племенами или даже отдельными родами одного племени были далеки от идеальных. Часть аборигенов, несмотря на мои старания, открыто приняла сторону захватчиков.
Год прошел в непрерывных странствиях. Меняя лошадь на ладью, а с ладьи вновь пересаживаясь на лошадь, я объездил всю Восточную Европу вплоть до Карпат и Балтийского побережья. Много раз моя жизнь висела на волоске, но пока стерегла судьба, наверное, имевшая на меня какие-то свои виды.
Сначала Ганеша через своих гонцов предлагал мне вернуться, обещая простить все грехи, но потом объявил за мою голову вознаграждение столь щедрое, что привыкшие к скудности кочевники просто не могли оценить его по достоинству.
Зиму Ганеша, потерявший изрядное количество слонов, но пополнивший пехоту и кавалерию за счет принудительных мобилизаций, провел в Приазовье, а едва только весеннее половодье спало, стал переправляться через Дон. Пускать его дальше было никак нельзя.
Наши рати, к которым в последний момент присоединились меотийцы, синды, венеды и черноморские греки, по численности сравнялись с ариями, но по-прежнему уступали им почти во всех компонентах военного мастерства, а главное – в дисциплине и выучке солдат. Да и вооружение кочевников не шло ни в какое сравнение с луками, мечами и секирами кшатриев.
Оставалось полагаться на удачу, на стойкость воинов, защищавших родную землю, да на возможный разлад в стане ариев, где у Ганеши было очень много скрытых недоброжелателей.
Создать единое руководство союзной армии мне так и не удалось. Каждый мелкий царек, имевший под своим началом хотя бы тысячу воинов, мнил себя пупом земли, и наотрез отказывался выполнять любые распоряжения, полученные со стороны. Учить эту степную вольницу азам тактики и стратегии было уже поздно, и мне не оставалось ничего другого, как предоставить все воле его величества случая. Как говорится, что будет, то и будет.
Незадолго до начата боя я отправился в ставку вождя языгов Шапура, моего побратима, наиболее толкового и осмотрительного из всех военачальников, собравшихся здесь.
Следуя моему совету, он поставил своих людей на левом фланге союзной армии, имея перед фронтом заболоченную речушку, которая должна была защитить нас от атаки колесниц, этой ударной силы ариев. Правда, болото не являлось препятствием для слонов, но на этот случай мы приготовили свое особое оружие, которое пока мычало и звенело железными путами в тылу.