Враги Господа нашего

Афанасьев Александр

Что же касается самой просьбы кардинала, – Ирлмайер полагал, что устранение Воронцова в интересах и германской разведки тоже. Но показать это было нельзя – все имело свою цену, и цена была велика…

– Мы примем решение. Что еще сказал наш друг?

– Он сказал, что Воронцов может принять решение вскоре посетить его с визитом. Этим можно воспользоваться.

– Это нам решать, – безапелляционно сказал Ирлмайер. – Наш друг еще что-то сказал?

– Нет. Но у меня есть… собственное сообщение.

– Какое же?

– Есть человек… который опасен. Он собирает вокруг себя людей… и к чему-то готовится.

– Кто?

– Кардинал Антуан Кегбеле из Кении.

Кения…

Работая

с агентом, надо всегда иметь в виду, что агент может преднамеренно искажать информацию с целью получить некую личную выгоду, расправиться с обидчиком или человеком, мешающим его продвижению наверх, и тому подобное. Но вот тут… как звоночек в голове прозвенел. Дзынь-дзынь…

Кения.

После утраты контроля над Египтом и Британским Суданом – едва ли не последняя африканская жемчужина в короне Британской колониальной империи, не считая Британского Сомали, которое уж чем-чем, а жемчужиной быть никак не может. Королева Елизавета Вторая восприняла трон, когда находилась в местечке Ньери, Кения.

И Кения – одна из немногих африканских стран, где большинство все же восприняло христианство.

Ох, не к добру…

– Черный собирает вокруг себя белых? Вам самому не смешно?

– Как вам будет угодно… – сдался Коперник, – но выбор может теперь идти между итальянцем, как это обычно и бывало, и кем-то из иностранных курий. Польша скомпрометирована, теперь, простите, и Германия тоже. Может быть, Африка или Латинская Америка. Кардинал Кегбеле очень уважаемый человек. Он может стать первым чернокожим Папой…

– Этого только не хватало… – выругался Ирлмайер.

Для него чернокожие были болезненной темой, он сам, своей судьбой вполне оправдывал поговорку: Африка – две недели от туриста до расиста. Чернокожие были примитивны, как дети, порывисты, в них совершенно отсутствовала методичность и усидчивость, то, что нужно для успеха серьезного дела. За ними требовался постоянный присмотр, и ни в коем случае нельзя было отдавать им функции руководства, потому что они сразу начинали назначать куда ни попадя людей своего племени, британцы это называли трайбализмом. Чернокожие могли составить хороший, действенный коллектив, но во главе обязательно должен был быть белый.

– Значит, так… – сказал Ирлмайер, – завтра, крайний срок послезавтра вам передадут пакет. В нем будет информация на Кегбеле. Дальше что должно произойти?

– Нужно будет назначить группу из аудиторов, не менее трех.

– У вас есть на примете подходящие?

– Есть, но…

Ирлмайер мысленно выругался. Почему среди доверенных лиц попадаются такие вот слизняки, которые проявляют инициативу только тогда, когда надо предать, украсть и тому подобное.

– Назначите аудиторов. Их имена сообщите мне, я передам вам информацию, какой можно будет влиять на них. Или назначим другого аудитора.

– Но это не предусмотрено каноном…

– Даже в случае смерти? – невозмутимо спросил Ирлмайер и снова насладился страхом, лопнувшим в тиши кабинета, словно басовитая струна.

– Найдем. У нас на каждого есть что найти. Добейтесь того, чтобы дело прошло в максимальном темпе, у нас нет времени. Но не доводите дело до слушаний… у вас это так называется? Теперь слушайте, что я еще скажу для вас и для нашего друга…

Возвращаясь с конспиративной точки, Ирлмайер чувствовал себя так, как будто весь вымазался в дерьме.

Дело было не в личности его агентов – на крючок разведки попадают не лучшие люди, право же. Педерасты, растлители детей, проворовавшиеся чиновники. Есть, конечно, другие – например, кому-то нужны деньги на операцию ребенку, но

от таких обычно отказывалась сама разведка. Опустившийся, потерявший все свои принципы человек гораздо лучше – он не будет испытывать угрызений совести от предательства, не покончит с собой, не придет в один прекрасный день в контрразведку и не попытается отомстить тем, кто его завербовал – а такие случаи тоже бывали. Дело было в том, что… все-таки было что-то святое, было даже для такого человека, как Манфред Ирлмайер. Он до сих пор помнил, как мамми брала его и его младшую сестру в церковь на субботнюю службу… помнил дыхание людей, жесткую скамью, слитное пение церковных гимнов… и какое-то ощущение общности, возникавшее тогда, подтверждение того, что они принадлежат к одному народу, к великому народу, того, что Господь помогает им и помогает Германии, а они воздают ему хвалу за это и живут, сообразуясь с заповедями божьими. И даже потом, когда не стало ни матери, ни сестры… пьяный идиот на угнанной машине сделал свое дело, его даже не нашли… все равно Манфред Ирлмайер сохранил в себе частичку той живой веры, которая умерла в нем вместе со смертью родных ему людей… точнее, которую он убил в себе тогда, но не до конца. Он понимал, что делая то, что он делает, он нарушает не только человеческие, но и божьи законы… но ведь этим он подтверждал свою веру и свою принадлежность к церкви… ведь неверующий не признает, что он попирает законы божьи, он их просто не признает. И по крайней мере Манфред Ирлмайер не давал клятв проводить в жизнь законы Бога, он проводил в жизнь законы и волю рейха и служил рейху. А вот эти… ему было не по себе осознавать тот факт, что существуют люди, немало людей, целая группа людей, причем хорошо организованная, которая называет себя «служителями Господа», лицемерно служит ему на мессах, говорит пастве о Господе и о том, что он хочет от детей своих, а сама попирает закон Божий, надругалась над верой, цинично использует ее в своих целях, превратила дом Божий в вертеп. Они говорят людям: «Не убий», а сами убивают, и заказывают убийства, и друг друга, и других, не имеющих отношения к церкви людей. Они говорят людям: «Не укради», а сами коррумпированы насквозь и превратили Ватикан в чудовищную офшорную зону, в прачечную для денег мафии и самых кровавых диктатур, какие только есть на свете. Они говорят: «Не прелюбодействуй», а сами предаются самому омерзительному разврату, педерастии и прочим порокам, за которые в рейхе полагается виселица. И они, немцы, споспешествуют этому.

Он хорошо знал, что разведке все впору… но ему было не по себе от того, что точно такая же группа или группы заговорщиков и предателей могут сидеть в самом рейхе и действовать не против Церкви, а против рейха, подкапываться под крепость, созданную руками поколений и поколений трудолюбивых и педантичных немцев, желая, чтоб она рухнула. И кто-то из-за границы может точно так же помогать внутренним врагам рейха, про которых он, начальник гестапо, ничего не знает – и Господь не поможет Германии, как помогал до этого, потому что они сами делают грех и мерзость, помогая ВРАГАМ ГОСПОДА НАШЕГО. И все это рано или поздно всплывет… и отольется им… все рано или поздно всплывает, и если вопрос задан, то на него рано или поздно найдется ответ, потому что нет вопросов без ответа… русская разведка вопросы задавать уже начала. И ему надо выиграть время… немного времени.

Так думал Манфред Ирлмайер, возвращаясь с конспиративной точки на немецкую базу (на машине, благо дороги в Италии хорошие, почти как автобаны, а расстояния… тьфу, все рядом), искал другой выход и не находил его…

Его машина прокатилась мимо опустевших загонов, где когда-то стоял предназначенный к скорому закланию скот, остановилась возле двухэтажного выбеленного здания…

– Кто работает по линии ноль? – спросил Ирлмайер у сидевшего за двумя компьютерами дежурного.