Врангель
Шрифт:
Я по-прежнему не сочувствовал принятому Ставкой операционному плану. Необходимость скорейшего соединения наших сил с сибирскими армиями казалась мне непреложной. Необходимость эта представлялась столь ясной, что на нее указывалось целым рядом лиц, в том числе и не военных. Умный и проницательный А. В. Кривошеий (бывший царский министр и будущий глава врангелевского правительства в Крыму. — Б. С.), часто навещавший меня, ясно отдавал себе отчет в ошибочности стратегии главного командования. Человек политики, он готов был искать в принятом генералом Деникиным решении причины внутреннего, личного характера. Я отстранял от себя эти подозрения, но объяснения образу действий Ставки найти не мог».
Четвертого апреля Врангель подал Деникину рапорт: «Прибыв в Екатеринодар после болезни и подробно ознакомившись с обстановкой, долгом службы считаю доложить мои соображения:
1. Главнейшим и единственным нашим операционным направлением полагаю должно быть направление на Царицын, дающее возможность установить непосредственную связь с армией адмирала Колчака.
2. При огромном превосходстве сил противника действия одновременно по нескольким операционным направлениям невозможны.
3. После неудачной нашей операции на Луганском направлении мы на правом берегу Дона вот уже около двух месяцев лишь затыкаем дыры, теряя людей и убивая в них уверенность в своих силах.
4. В ближайшем месяце на севере и востоке России наступает распутица и, вопреки провокационному заявлению Троцкого о необходимости перебрасывать силы против армии адмирала Колчака, операции на этом фронте должны приостановиться и противник получит возможность перебросить часть сил на юг. Используя превосходство сил, противник сам перейдет в наступление от Царицына, причем создастся угроза нашей базе.
5. Необходимо вырвать, наконец, в наши руки инициативу и нанести противнику решительный удар в наиболее чувствительном для него направлении.
На основании вышеизложенных соображений полагал бы необходимым, отказавшись от активных операций на правом берегу Дона, ограничиться здесь лишь удержанием линии устье Миуса — Ст. Гундоровская, чем прикрывается жел. дор. Новочеркасск — Царицын. Сокращение фронта на 135 верст (0,4 фронта, занимаемого ныне до Гундоровской) даст возможность снять с правого берега Дона находящиеся здесь части Кавказской Добрармии, использовав их для действий на главнейшем направлении. В дальнейшем, наступая правым флангом, наносить главный удар Кавказской Добрармией, действуя от Торговой вдоль железнодорожных линий на Царицын, одновременно конной массой в две-три дивизии обрушиться на степную группу противника и по разбитии ее двинуться на Черный Яр и далее по левому берегу Волги в тыл Царицына, выделив небольшую часть сил для занятия Яшкульского узла и поднятия сочувствующего нам населения Калмыцкой степи и низовья Волги. Время не терпит, необходимо предупредить противника и вырвать у него столь часто выпускаемую нами из рук инициативу».
Деникин вновь отверг предложения Врангеля, по-прежнему планируя удар на Москву через Харьков, Орел и Тулу. Кроме того, к этому направлению Деникина притягивало вспыхнувшее на Верхнем Дону мощное антисоветское восстание. 30 тысяч повстанцев могли послужить весомым пополнением для Вооруженных сил Юга России.
Наступление 10-й армии красных от Великокняжеской на Торговую, создававшее угрозу тылу Добровольческой армии, началось 12 (25) апреля 1919 года. Врангель вспоминал, что в связи с ним произошло новое обострение противоречий в руководстве Вооруженных сил Юга России:
«3-го вечером я уже лег спать, когда меня разбудили, сообщив, что генерал Романовский и полковник Плющевский-Плющик желают меня видеть. Полученные с фронта известия были грозны. Противник быстро продвигался к Владикавказской железной дороге, угрожая отрезать Кавказскую Добровольческую армию от ее базы. В резерве у генерала Юзефовича свободных часов не было. Необходимо было принять срочные меры, дабы остановить дальнейшее продвижение врага. Генерал Романовский спросил меня, соглашусь ли я принять командование над войсками Манычского фронта; через несколько дней он надеялся иметь возможность усилить эти части кубанцами генерала Покровского… снятыми с фронта Кавказской добровольческой армии. Во главе последней, по предложению генерала Романовского, должен был оставаться генерал Юзефович, мне же надлежало сформировать новый полевой штаб.
С предложенным мне решением я согласиться не мог. Я считал, что намеченных генералом Романовским сил (сборный, слабой численности и состава, отряд из трех родов войск…) для предстоящей операции недостаточно. Нецелесообразным считал я и создание нового полевого штаба. С таким случайным, наспех созданным штабом и сборными незнакомыми мне войсками я не мог рассчитывать на успех. Со своей стороны, я предложил генералу Романовскому спешно сосредоточить на участке Владикавказской дороги Ростов — Тихорецкая весь 1-ый конный корпус, сняв с фронта Кавказской Добровольческой армии кубанцев генерала Покровского, и, сверх того, спешно перебросить туда же из Дагестана 1-ую конную дивизию генерала Шатилова, весьма сильную численно и качественно. Для объединения действий Манычской группы я предлагал использовать штаб моей Кавказской Добровольческой армии, оставшиеся же, за выделением 1-ой Кубанской дивизии генерала Покровского, на фронте армии добровольческий корпус, сводный (терцы и кубанцы) генерала Шкуро и оперировавший в районе Мариуполя отряд генерала Виноградова объединить в руках командира Добровольческого корпуса генерала Май-Маевского. Генерал Романовский со мной не согласился, считая, что намеченных им сил вполне достаточно для восстановления нашего положения, а что отъезд генерала Юзефовича со штабом армии из Ростова „вызовет в Ростове панику“, что может быть чревато последствиями. При этих условиях я категорически отказался от принятия командования над войсками Манычского фронта, в то же время, в виду серьезности положения на фронте, я решил немедленно ехать в Ростов и вступать в командование моей армией.
Начальник штаба и генерал-квартирмейстер продолжали настаивать. Генерал Романовский заметил, что мой отказ поставит Главнокомандующего в необходимость самому принять на себя непосредственно руководство Манычской операцией. Я заметил, что решения своего не изменю, что, по совести, не могу взяться за дело, которое считаю для себя при настоящих условиях непосильным. „Главнокомандующий, имеющий полную мощь, — добавил я, — в случае, если он лично станет во главе операции, будет иметь возможность принять все меры для того, чтобы обеспечить успех операции, и я не сомневаясь, что он убедится в необходимости тех мер, которые я предлагаю“. Генерал Романовский и полковник Плющевский-Плющик, видимо, недовольные, ушли, причем генерал Романовский просил меня на следующий день утром быть у Главнокомандующего.
В десять часов утра я был у генерала Деникина, где застал начальника штаба. Генерал Деникин был, видимо, уже в курсе дела и спросил меня, не надумал ли я что-нибудь. Я вновь подтвердил, что не считаю себя в силах справиться с поставленной генералом Романовским задачей, и просил разрешения немедленно вернуться к моей армии. Генерал Деникин не настаивал. В тот же вечер я выехал в Ростов».
Как видим, Врангель и в этом случае не стал браться за дело, в успехе которого сильно сомневался. Он привык одерживать победы и старался не быть причастным к поражениям. Но в данном случае барон был прав. Наступающим красным надо было противопоставить значительные силы, а не позволять им бить по частям слабые белые отряды и дивизии, тем более что донские казаки Мамонтова совершенно разложились и отступали, не принимая боя.
В Ростове, где располагался врангелевский штаб, нарастала паника. Чтобы предотвратить просоветское восстание, Петр Николаевич распорядился арестовать 70 человек, которых контрразведка подозревала в связях с большевиками. Шестерых арестованных во главе с известным в Ростове присяжным поверенным Ломатидзе Врангель счел «наиболее видными большевистскими деятелями», приказал предать военно-полевому суду и казнить, что и было исполнено.
Положение белых спасла подошедшая 1-я Кубанская дивизия Кубанского корпуса генерала В. Л. Покровского. Врангель подчинил ему донцов генерала Мамонтова, и Покровский, расстреляв нескольких дезертиров, навел в их рядах относительный порядок.