Врата Анубиса
Шрифт:
– Лондон? Ты уже просил нас об этом.
– Тогда, в 1666-м? Да, – кивнул Ромени. – Но это не я тогда просил вас об этой услуге. Это был Аменофис Фике…
– Это была пара башмаков. Какая нам разница?
– Я думаю, это не так важно, – пробормотал доктор Ромени, чувствуя смертельную усталость. – Но это должно произойти завтра ночью, ясно? Если вы спутаете время или место, вы не получите этой игрушки, вы даже не увидите ее больше никогда.
Огни беспокойно заколыхались – как правило, яги не отличались особой пунктуальностью.
– Н-никогда б-больше? – переспросил один голосом наполовину просительным, наполовину угрожающим.
– Никогда, – заверил Ромени.
– Мы хотим, чтобы игрушку включили.
– Отлично. Тогда следите за сигнальными кострами, ступайте и оживите их. Я хочу, чтобы вы постарались.
– Мы уж постараемся на славу, – самодовольно откликнулся яг. Ромени повел плечами, снимая напряжение, – самое тяжелое позади. Теперь оставалось ждать только, пока яги уйдут и огонь превратится в обычный костер. Кругом все тихо – и только треск огня, редкие хлопки взрывающихся головешек, да изредка, когда ветер задувал с севера, – далекое бормотание древесных лягушек.
И вдруг откуда-то из темноты крик:
– Где ты прячешься, Ромени, или как тебя там? Выходи, сукин сын, если только твое чародейство не превратило тебя в трусливого евнуха!
– Иа-а-ах! – взвыл один из ягов, мгновенно вспыхнув и утратив человеческий облик. – Башмаки – трусливый евнух! – Из столба вырвался с ревом, похожим на хохот, длинный язык пламени.
– Хо-хо! – завопил другой, – Молодой и кудрявый хочет укокошить нашего господина! Слышите, как он зол?
– Может, он включит нам игрушку? – предположил третий и от возбуждения превратился в бесформенный клубок.
Доктор Ромени в панике пытался срочно что-то придумать, иначе из-за этого буяна яги вот-вот выйдут из-под контроля – окончательно и бесповоротно.
– Ричард! – крикнул он. – Уилбур! Черт бы вас побрал, поймайте этого, кто там орет на южном конце лагеря – и заткните ему пасть!
– Аво, руа, – вяло отозвался из темноты старый цыган.
– Если вы все сейчас успокоитесь, – заорал Ромени ягам, протягивавшим во все стороны огненные псевдоподии, – я включу игрушку еще раз! – Ромени был здорово напуган, но еще больше зол – зол не столько на само наглое вторжение, сколько на то, что яги почему-то видели смутьяна и даже отчасти читали его мысли.
– Подождите-ка, – крикнул один огненный столб другим. – Башмаки хочет снова включить игрушку! – Огненные сгустки медленно и неохотно восстановили человеческие очертания.
С края лагеря больше не доносились крики, и Ромени чуть перевел дух; голова его – как всегда, когда опасность уже позади, – казалась легкой-легкой. Поворачиваясь к «Village Bavarois», он уже почти полностью овладел собой.
Ричард подоспел в тот самый момент, когда Ромени собирался поворачивать выключатель. Старый цыган в страхе скалил зубы на пляшущих ягов, но подошел к доктору Ромени и зашептал ему на ухо:
– Этот ч-человек, что кричать, руа, – это есть твой джорджо лорд, он рано вернуться домой.
Ромени вздрогнул, и его уверенность исчезла, как непросохшие чернила с листа под струей воды.
– Байрон? – прошептал он, не в силах поверить в поражение.
– Аво, Байрон, – торопливо прошептал Ричард. – Теперь на нем другой одежда, и чемоданчик с два пистолеты, Он хотеть стреляться с тобой, руа, но мы его связать. – Цыган поклонился и поспешно ретировался в темноту.
«Вот и все, – подумал Ромени, машинально схватившись за рычажок выключателя. – Должно быть, он встретил кого-то, хорошо знакомого с подлинным Байроном, и – кто бы это ни был – это пробудило его, вывело из-под моего контроля».
Он повернул рычажок, подержал его несколько секунд, пока куклы двигались, а музыка играла, разносясь над ночными полями, а яги колыхались и ревели, потом выключил.
– Я передумал! – крикнул он. – Я решил, что вы получите игрушку сегодня, – забудьте про Лондон. – Мастер, вспомнил он с досадой, говорил, что поджог Лондона, взятый отдельно – без крушения британской денежной системы и скандального убийства монарха, – все равно ничего не даст, это только пустая трата сил и средств, глупая провокация. – Вам только придется немного подождать, пока мои люди погрузят ее на телегу и отвезут на опушку, где вы сможете без помех любоваться ею сколько влезет.
Голос Ромени звучал ровно и бесцветно от огорчения, зато яги сияли, как фейерверк.
– А теперь потише, – предупредил он. – Подождите, пока не окажетесь в лесу – вот там и повеселитесь всласть. Да слушайте же, черт подрал, или не получите игрушки!
Ну что же, все-таки еще остаются эти путешествия во времени, сказал он себе. По крайней мере можно не докладывать о полном провале.
* * *
– Они уже укладываются на ночь, – в третий раз повторил кебмен. – Точно вам говорю. А то подумайте, я вас живо свезу к одной моей знакомой леди, та по руке читает.
– Нет, спасибо, – ответил Дойль, отворяя узкую дверцу. Он вытащил из кеба свое долговязое тело и осторожно ступил на землю – полупьяный кебмен не укрепил тормоз. Воздух был, пожалуй, чересчур свеж, и горевшие вдали огни делали цыганские шатры почти привлекательными .
– Я подожду, что ли, сэр? – предложил кебмен. – До Флит-стрит путь неблизкий, а другого кеба вам здесь век не поймать. – Как бы в подтверждение этих слов лошадь шумно вздохнула и переступила с ноги на ногу.
– Нет, поезжайте, я пройдусь пешком.
– Ну, раз так… покойной ночи. – Кебмен щелкнул кнутом, и кеб, раскачиваясь, загромыхал прочь по булыжнику Хэкни-роуд в сторону слабого свечения на юго-западе, там, где был город.
Со стороны лагеря Ромени слышались далекие голоса. Байрон, наверное, уже здесь, подумал он. Галантерейщик сказал, что тот ушел из его лавки за полчаса до появления там Дойля и что, получив новую одежду и обувь, тот задержался ровно настолько, чтобы спросить, где находится ближайшая оружейная лавка; ко времени же, когда Дойль нашел оружейника, Байрон ушел и оттуда, успев на золотые соверены, которыми в изобилии снабдил его Ромени, приобрести набор дуэльных пистолетов. И потом, Дойлю пришлось несколько раз останавливаться, чтобы спросить у полисменов дорогу к цыганскому табору доктора Ромени, в то время как Байрон наверняка знал ее сам.