Врата Анубиса
Шрифт:
– Было дело, позапрошлым летом. Он чуть не одолел меня тогда.
Они поднялись наверх и двинулись по гаревой дорожке вдоль кирпичной стены, потом свернули за угол и оказались на захламленном фабричном дворе, освещенном несколькими висевшими на стене склада фонарями.
Феннери был рад тому, что идет по этому далеко не самому спокойному из лондонских районов не один. Он взглянул на своего спутника – и остановился как вкопанный.
– Вот враль вонючий! – прошипел он, остерегаясь на всякий случай говорить громче.
Человек, похоже, испытывал некоторые
– Что? – рассеянно переспросил он.
– Вы не Чинни Великолепный!
– А кто я такой, по-твоему? Что тебя во мне не устраивает? Вот только во всем теле странное ощущение, словно…
– Чинни выше вас и моложе, и мускулистее. А вы калека какой-то!
Человек устало засмеялся:
– Ах ты, маленький поганец. Впрочем, если я и мог выглядеть когда калекой, так как раз теперь. Как, по-твоему, может выглядеть человек, выплывший – без воздуха, обрати внимание – со дна Темзы? И я выше – в обутом виде.
Мальчишка недоверчиво покачал головой:
– Нет, с того лета вы точно в аду побывали. Ладно, вот и мой дом, так что я пошел. А вы ступайте дальше прямо и выйдете на Ретклиффскую дорогу. Там и кеб поймать можно.
– Спасибо, парень. – Человек неуверенно двинулся в указанную сторону.
– Поосторожнее, ладно? – окликнул мальчишка. – И спасибо за то, что помогли с мешком. – Его босые ноги зашлепали по мостовой и исчезли в темноте.
– Не за что, – пробормотал человек. Что это творится с ним? И что же случилось на самом деле? Теперь, когда он немного перевел дух и обдумал ситуацию, версия взрыва уже не казалась ему серьезной. Может, его подстерегли по пути домой и сбросили в реку, а шок стер воспоминания обо всем, что случилось после поединка у Анджело? Вряд ли, ведь он никогда не уходил от Анджело раньше десяти, а небо на западе еще не окончательно потемнело.
Сворачивая за угол, он заметил окошко в кирпичной стене, как раз под фонарем, ненароком посмотрел в него и пошел дальше… потом замер, вернулся и посмотрел еще раз.
Он поднес руку к лицу и, к ужасу своему, увидел, что отражение в стекле сделало то же самое, хотя из окна смотрел на него не он! Лицо было чужим!
Он отпрянул от окна и осмотрел свою одежду. Нет, он не замечал этого раньше – трудно отличить один мокрый костюм от другого, да еще ночью, – но у Адельберта Чинни никогда не было таких брюк и пиджака.
Какую-то безумную секунду ему хотелось впиться ногтями в это лицо и сорвать его, как маску, потом ему представилось, будто он никогда и не был Чинни Великолепным, а всего только Бог знает кем – бродягой скорее всего, – которому все это привиделось.
Он заставил себя еще раз вернуться к окну и посмотреть на себя повнимательнее. Чужое лицо, перекошенное страхом, смотрело на него из окна… худое лицо со ввалившимися щеками. Откинув со лба мокрую челку, он увидел вокруг глаз паутину безумных морщин, в потемневших от воды волосах виднелась седина… и он чуть не заплакал, разглядев, что у него вообще нет правого уха.
– Ну и пусть, – произнес он неожиданно твердым голосом. Он так промок, и все его тело казалось ему незнакомым, – он так и не понял, что холодит его лицо – вода или слезы. – Ну и пусть, – повторил он. – Я – Чинни.
Он попытался – и сразу же отказался от этой попытки – улыбнуться, но все же расправил свои узкие плечи и решительно зашагал к Ретклиффской дороге.
Глава 5
«Смерть! где твое жало?
Ад! где твоя победа?»
Война с Францией и сопутствующие ей эмбарго, черный рынок и слухи о предстоящем вторжении Наполеона в Англию сделали финансовую и торговую ситуацию на Треднидл-стрит совершенно непредсказуемой, так что человек, оказавшийся в нужное время на нужном месте с нужными средствами, мог нажить состояние всего за несколько часов, и точно так же состояния, которые раньше можно было спустить никак не меньше, чем за десяток лет, обращались в ничто на Королевской Бирже за одно утро. И хотя заметить это мог только человек с фантастической наблюдательностью в биржевых делах, один-единственный игрок смело брался за почти все области вложения капитала, неизменно оказываясь в выигрыше, чем бы ни оборачивалось предприятие – сюрпризом, катастрофой или триумфом.
Джейкоб Кристофер Данди, как называл себя теперь Уильям Кокран Дерроу, начал свою активную деятельность только двадцать второго октября, но всего за месяц ему удалось путем инвестиций, продаж и перепродаж, а также вполне и не вполне законных валютных операций радикально увеличить изначальный капитал. И хотя его предки не отличались особой знатностью, очарование молодого и недурного собой Данди оказалось столь велико, что уже пятого декабря «Лондон тайме» объявила о его помолвке с «Клер, дочерью процветающего импортера Джоэля Пибоди».
Сидя в своем кабинете над приказавшим долго жить салоном депиляции на Лиденхолл-стрит, Джейкоб Данди брезгливо махнул рукой, отгоняя табачный дым из трубки своего пожилого компаньона, и снова нахмурился, вчитываясь в строки газетной хроники.
– Ладно, на этот раз они по крайней мере не переврали ни одного имени, – буркнул он. – Хотя я предпочел бы обойтись без напоминания об «удачливом новичке на биржевой сцене Лондона». В делах такого рода лучше не высовываться – и так уже достаточно людей, следящих за моими шагами и пытающихся нажиться, следуя моему примеру.
Пожилой человек с любопытством покосился на газету.
– Славная девочка?
– Для моих целей в самый раз, – не без раздражения ответил Данди, отмахиваясь от нового облачка дыма.
– Ваших целей? А что у вас за цели, если уж на то пошло?
– Родить сына, – мягко ответил молодой человек. – Мальчика, который унаследует богатство, уважаемую родословную и отменное здоровье. Мои медицинские светила считают, что Клер – настолько здоровая и разумная молодая леди на выданье, насколько это только возможно в сегодняшней Англии.