Врата смерти. Том 1
Шрифт:
Он опустил руку, чтобы погладить собаку. Пес, чувствуя, что другу плохо, в знак сочувствия положил голову Альфреду на колени.
– Я, должно быть, очень плохой. Я отлично понимаю, что у сартана не должно быть таких недостойных мыслей. Меня, наверно, испортило длительное пребывание среди меншей, как: говорит ваш муж.
– Возможно, тут дело не в меншах, – мягко намекнула Ола и посмотрела на собаку.
– Вы имеете в виду Эпло, – Альфред почесал собаку за ухом. – Да, наверное. Патрины любят страстно, безудержно. Вы знали об этом?
Его печальный взгляд был прикован к собаке, и потому Альфред не заметил, с каким изумлением взглянула на него Ола.
– Они называют это иначе. Они говорят о верности, об инстинкте, который помогает их народу выжить. Но на самом деле это любовь. Темная, болезненная, но любовь, и даже худшим из них присуще это чувство. Этот владыка Нексуса – могущественный, жестокий и честолюбивый человек – каждый день рискует жизнью и возвращается в Лабиринт, чтобы помочь своему страдающему народу.
Охваченный волнением Альфред позабыл о том, где он находится. Он уставился собаке в глаза. Карие, прозрачные, они затягивали его, пока ему не начало казаться, что вокруг нет больше ничего, кроме этих глаз.
– Мои родители пожертвовали жизнью, чтобы спасти меня, когда за нами гнались сноги. Понимаете, они могли бы спастись бегством, но я был слишком мал, чтобы поспеть за ними. И тогда родители спрятали меня и отвлекли; погоню. Потом я увидел их уже мертвыми. Сноги замучили их. А меня подобрали чужие люди и вырастили, словно собственного ребенка.
Глаза собаки наполнились тихой печалью.
– И я знал любовь, – словно со стороны услышал Альфред собственный голос. – Она тоже была Бегущей, как и я сам, как и мои родители. Она была прекрасной, стройной и сильной. Синие руны обвивали ее тело, лучившееся молодостью и жизненной силой в моих объятиях. Мы вместе боролись, любили, смеялись. Да, даже в Лабиринте иногда смеются и шутят. Чаще всего это горький смех и мрачные шутки, но тот, кто утрачивает способность смеяться, утрачивает волю к жизни.
В конце концов она покинула меня. Селение Оседлых, приютившее нас на ночь, подверглось нападению, и она захотела помочь им. Это было глупо. Оседлых было слишком мало. Мы только погубили бы себя и ничего бы этим не добились. Я сказал ей об этом. Она знала, что я прав. Но она была потрясена и разгневана. Понимаете, она любила свой народ. И она боялась этой любви, потому что это чувство делало ее слабой и уязвимой. Она боялась своей любви ко мне. И тогда она покинула меня. Она носила моего ребенка. Я знаю, хоть она и не сказала мне об этом. И я никогда больше ее не видел. Я даже не знаю, жива ли она, жив ли мой ребенок…
– Замолчите!
Крик Олы вырвал Альфреда из этого странного транса. Она вскочила со своего места и попятилась, с ужасом глядя на Альфреда.
– Никогда больше не говорите такого! – лицо Олы было смертельно бледным, дыхание прерывистым. – Я не вынесу! Я вижу в вашем сознании несчастного ребенка, который видит, как его родителей мучают и убивают, а он даже не может кричать, до того он напуган, вижу их растерзанные тела. Я вижу женщину, о которой вы говорили. Я чувствую ее боль и беспомощность. Я знаю, каково это – носить ребенка, а ведь она там одна в этом ужасном месте. Она даже не смеет кричать, потому что боится, что крики принесут смерть и ей, и младенцу. Я не смогу спокойно спать по ночам, зная, что мы… я… я отвечаю за это!
Ола спрятала лицо в ладонях, стремясь отгородиться от каких бы то ни было образов, и зарыдала. Альфред и сам был перепуган, не понимая, как эти образы – которые на самом деле были воспоминаниями Эпло, – очутились у него в голове.
– Сидеть… Хороший песик, – сказал Альфред, увидев голову собаки у себя на коленях (показалось ему или собака действительно улыбнулась?)
Он поспешно приблизился к Оле. Его смутные стремления не простирались дальше намерения предложить ей носовой платок. Но у его рук были свои соображения Альфред с изумлением наблюдал, как он обнимает женщину и прижимает ее к себе. Ола положила голову ему на грудь.
Альфред затрепетал. Его переполняла любовь к этой женщине. Он неуклюже погладил ее сияющие волосы. Но он не был бы Альфредом, если бы даже в такой момент не сказал какую-то глупость.
– Ола, что за сведения хранятся в библиотеке сартанов, что Самах не хочет, чтобы они стали кому-нибудь известны?
Она так сильно оттолкнула его, что Альфред споткнулся о собаку и полетел прямиком в розовые кусты Ола покраснела. В ее глазах сверкал гнев и… была ли это лишь игра воображения Альфреда, или он действительно увидел в глазах Олы тот же страх, что и в глазах Самаха?
Не произнеся ни слова, Ола повернулась и с видом оскорбленного достоинства покинула сад.
Альфред с трудом выпутался из колючек, изрядно при этом исцарапавшись. Пес предложил свою помощь. Альфред свирепо посмотрел на него
– Это все из-за тебя! – сердито сказал он. Пес навострил уши и напустил на себя самый невинный вид, отрицая подобное обвинение.
– Да, из-за тебя! Это ты подсунул мне эти картинки! Почему бы тебе не убраться и не поискать своего чертова хозяина самому? А меня оставь в покое! Я могу найти достаточно неприятностей на свою голову и без твоей помощи!
Чуть повернув голову, пес выразил согласие. Он, похоже, считал, что разговор достиг своего логического завершения. Пес от души потянулся, встряхнулся, рысью выбежал за ворота сада и выжидательно посмотрел на Альфреда.
Альфреда бросило в жар и в холод одновременно – довольно неприятное ощущение.
– Ты хочешь сказать мне, что мы остались одни, да? С нами никого нет. За нами никто не наблюдает. Пес взмахнул хвостом.
– Мы можем… – запнулся Альфред. – Мы можем пойти в библиотеку.
Пес снова вильнул хвостом, выражая беспредельное терпение. Он явно считая Альфреда тугодумом, но великодушно предпочитал смотреть сквозь пальцы (то есть сквозь лапы) на этот мелкий недостаток
– Но я не могу туда войти. А если и смогу, то не выйду обратно. Самах поймает меня…
Пса внезапно укусили. Плюхнувшись наземь, он принялся энергично скрестись, не сводя при этом с Альфреда строгого взгляда и словно говоря «Пошли, пошли. Это же я, помнишь?»
– Ну ладно.
Альфред украдкой осмотрел сад, втайне опасаясь, что Самах сейчас выскочит из кустов и схватит его. Когда никто не появился, Альфред начал петь и танцевать руны.