Врата смерти. Том 2
Шрифт:
Кирские монахи помогали живым только в одном – забирали нежеланных детей мужеска пола: сирот, незаконнорожденных, не нужных родителям сыновей. Орден выращивал этих детей в почтении к смерти, таким образом продолжая себя.
Монах задал Иридаль обычный вопрос, который он задавал любому, кто приходил в монастырь в этот ночной час. Ведь другой причины подходить к этим запретным стенам не было.
– Я пришла не ради мертвых, – сказала Иридаль, снова взяв себя в руки. – Я пришла ради живых.
– Ради ребенка? – спросил монах.
– Да, брат, – ответила Иридаль. – «Хотя не по тому поводу, который вы подразумеваете», – добавила она про себя.
Глаз исчез. Маленькая панель в глиняной двери закрылась. Дверь отворилась. Монах стоял сбоку, лицо его было скрыто низко надвинутым капюшоном черной рясы. Он не поклонился, не пригласил Иридаль войти, не выказал ей никакого почтения и смотрел на нее почти без интереса. Она была жива, а для Кирских монахов живые мало что значат.
Монах пошел по коридору, не оглядываясь на Иридаль. Идти за ним или Нет – это ее собственное дело. Он привел ее в большую комнату неподалеку от входа.
Этого ей было явно недостаточно, чтобы хоть немного рассмотреть обитель изнутри. Внутри было темнее, чем снаружи. Там хоть коралит светился слабым серебристым светом. В коридорах не было даже осветильников. Только неверный отблеск свечи в руках монаха, то и дело пронзавший тьму, словно булавка, позволил ей безопасно идти по коридору. Монах знаком велел Иридаль войти в комнату и сказал, чтобы она ждала и что настоятель вскорости будет. Затем монах ушел и запер ее внутри, во тьме.
Иридаль улыбнулась, хотя ее и била дрожь. Она поплотнее завернулась в плащ и сжалась. Дверь была сделана из обожженной глины, как и все двери обители. Если бы Иридаль пожелала, своей магической силой она могла бы разбить дверь вдребезги, как лед. Но женщина сидела и терпеливо ждала, понимая, что сейчас еще не время прибегать к угрозам. Это могло и подождать.
Отворилась дверь, и вошел человек со свечой. Он был стар, широк в кости, худ и истощен. Казалось, ему не хватает плоти, чтобы прикрыть свои кости. Голова его была непокрыта, на тощих плечах лежал капюшон. Человек был лыс, возможно, выбрит наголо. Он прошел мимо Иридаль, мельком глянув на нее безо всякого почтения, и сел за стол. Взяв перо, он вынул лист пергамента и, по-прежнему не глядя на Иридаль, приготовился писать.
– Ты знаешь, мы не платим денег, – сказал он. Видимо, это и был настоятель, хотя он и не удосужился представиться. – Мы просто забираем ребенка. Вот и все. Ты мать мальчика?
И снова вопрос прозвучал для нее болезненно, попав почти в цель. Иридаль прекрасно понимала, что настоятель думает, будто бы она пришла избавиться от нежелательной обузы. Она сама решилась на эту хитрость, чтобы попасть в обитель. Но тем не менее она вдруг поняла, что отвечает.
– Да, я мать Бэйна. Я предала его. Я позволила своему мужу забрать моего ребенка и отдать его другому человеку. Как я могла остановить его? Я боялась. В руках Синистрада была жизнь моего отца. А когда мое дитя вернулось ко мне, я попыталась отвоевать его. Я пыталась! Но опять же, что я могла сделать? Синистрад пригрозил мне убить тех, кто пришел вместе с Бэйном. Гега, человека с голубой кожей и… и…
– Женщина, – холодно сказал настоятель, поднимая голову, и посмотрел на нее впервые с той минуты, как вошел в комнату. – Прежде чем беспокоить нас, тебе следовало все решить. Ты хочешь, чтобы мы забрали твоего ребенка или нет?
– Я пришла не из-за ребенка, – сказала Иридаль, отгоняя мысли о прошлом. – Я пришла поговорить с одним из тех, кто пребывает в этой обители.
– Невозможно! – заявил настоятель. Его лицо было узким и худым, с запавшими глазами. Отблеск свечи отразился в них, и на Иридаль гневно уставились две мерцающие огненные точки, окруженные блестящими кругами. – Как только мужчина или мальчик вступает в эту дверь, он оставляет весь мир за ней. У него нет ни матери, ни отца, ни сестры, ни брата, ни возлюбленной, ни друга. Уважай же его обеты. Удались и не тревожь его.
Настоятель встал. Иридаль тоже. Он ожидал, что она уйдет, и был несколько удивлен и весьма раздражен, – судя по его злобному виду, – тем, что она, шагнув вперед, встала прямо перед ним.
– Я действительно уважаю ваш образ жизни, господин настоятель. У меня дело не к одному из братьев, а к тому, кто не приносил никаких обетов. Он один из тех, кому дозволено было поселиться здесь, причем, могу добавить, против всех правил, вопреки традициям. Его зовут Хуго Десница.
Настоятель даже не моргнул.
– Ты ошибаешься, – сказал он с такой убедительностью, что Иридаль обязательно поверила бы ему, если бы не знала в точности, что монах лжет. – Тот, кто называл себя так, жил среди нас, но в детстве. Уже давно он покинул нас. Мы ничего о нем не знаем.
– Первое верно, – ответила Иридаль. – Второе – ложь. Он вернулся к вам около года назад. Он рассказал вам странную историю и умолял, чтобы вы приняли его. Вы либо поверили его рассказу, либо сочли его безумным и сжалились над ним. Нет, – поправила она себя, – вы никого не жалеете. Стало быть, вы поверили его рассказу. Любопытно почему?
Брови настоятеля поползли вверх.
– Если бы ты видела его, ты не спрашивала бы почему. – Настоятель сложил руки на тощей груди. – Я не стану играть с тобой словами, женщина. Это явно пустая трата времени. Да, тот, кто называет себя Хуго Десница, находится в этой обители. Да, он не приносил обетов, которые отрезали бы его от мира. Но он отвернулся от мира. Он сделал это по доброй воле. Он не желает видеть никого с той стороны. Только нас. И потому только мы приносим ему еду и питье.
Иридаль вздрогнула, но твердо стояла на своем.
– И все-таки я повидаюсь с ним. – Она распахнула плащ, открывая серебристо-серое платье, вышитое магическими знаками по подолу, горловине и манжетам, а также пояс, обернутый вокруг ее талии. – Я одна из тех, кого вы называете мистериархами. Я из Верхнего Царства. Моя магия может расколоть эту глиняную дверь, эти стены, а если я пожелаю, – и вашу голову. И потому вы отведете меня к Хуго Деснице.
Настоятель пожал плечами. Эта угроза ничего для него не значила. Он скорее позволил бы ей разнести по камешку всю обитель, чем позволить увидеться с тем, кто принес обеты. Но Хуго – другое дело. Он был здесь по молчаливому согласию настоятеля. Пусть решает сам.