Врата тьмы
Шрифт:
Схватив по дороге свитер, Ребекка вышла в холл и остановилась. А как он здесь будет один?
— Том?
Большой дымчато-полосатый кот, с величавым достоинством шествующий по холлу, остановился и повернулся к ней.
— Человечек с дерева ранен.
Том вылизывал белоснежный пушистый воротник, ожидая, когда ему скажут что-нибудь, чего он еще не знает.
— Ты не мог бы с ним побыть? Я иду за помощью.
Том глубоко задумался, рассматривая переднюю лапу. Ребекка подпрыгивала от нетерпения, но хорошо знала, что торопить кота бессмысленно. Наконец кот встал, подошел, потерся о ее ноги и ткнулся головой в колени.
— Спасибо,
К лестнице она уже бежала.
Роланд скривился, глядя на рассыпанную мелочь в гитарном футляре. Не очень хороший вечер. Честно говоря, для субботы на углу Йонг и Квин-стрит — просто плохой. Одну из немногих бумажек подхватил ветер, и Роланд прихлопнул ее рукой. По поводу арендной платы за комнату в подвале дядя проявлял душевное понимание, но кормить его отказывался безоговорочно. «У здорового мужика двадцати восьми лет от роду, — не уставал повторять дядя, — должна быть настоящая работа».
Из метро вышла молодая девчонка, почти одетая — в бледно-голубых шортах — и Роланд проводил ее взглядом, когда она прошла мимо него и остановилась у светофора.
Бывала у него время от времени настоящая работа, но он всегда возвращался к музыке, а музыка возвращала его на улицу, где можно играть что хочешь и когда хочешь. Иногда он играл с местными группами, если надо было срочно заменить гитариста. Сегодня вечером он должен был выйти на замену, но днем ему позвонили и сказали, что ударник и клавишник тоже заболели, и концерт отменяется.
Роланд посмотрел на часы. Восемь сорок пять. Через пятнадцать минут закроются «Симпсон» и «Итон-центр» и на улице может найтись работа.
Из перехода под Квин-стрит, соединяющего «Симпсон» с «Итон-центром» и подземкой, послышались звуки, в которых Роланд распознал песню «Битлз». Сами «битлы» ее вряд ли узнали бы, но этот парень торчал тут уже шесть дней, и Роланд привык к его странной интерпретации. Поющие в поездах зарабатывали больше, но им приходилось сотню баксов в год отслюнивать Транспортной Комиссии города Торонто за лицензию и со станции на станцию перемещаться по расписанию, согласованному с главной конторой. Роланд таких вариантов даже не рассматривал: лицензирование искусства он воспринимал как оскорбление — по крайней мере для себя.
Он снова глянул на часы. Восемь сорок семь. Как летит время! Без конца мельтешили прохожие, и Роланд по лозунгам на их футболках — «Право медведей вооружаться?» — предположил, что это американские туристы. Иногда казалось, что в Торонто на выходные съезжается половина северного штата Нью-Йорк. Он вздохнул и мысленно подбросил монету. Выпал Джон Денвер, и Роланд заиграл «Высоко в Скалистых горах». Для художественной целостности.
На втором куплете приятный стук новых долларовых монет о гитарный футляр несколько улучшил его душевное расположение, и Роланд, заметив Ребекку, смог улыбнуться ей. Часть его существа, не занятая возвращением в те места, где он никогда не бывал, заинтересовалась, что вынудило Ребекку так поздно выйти на улицу. Обычно она встречалась ему где-нибудь после полудня, когда во время перерыва на ленч выходила послушать, как он играет, а в выходные он ее никогда не видел. Роланд подозревал, что ей не разрешается покидать дом в такой час, но не считал это само собой разумеющимся. Опыт показывал, что в отношении Ребекки возможно
— Я не дефективная, — сказала она ему в первый день как бы в ответ на его снисходительный голос и поведение. — У меня умственная ограниченность. — Длинные слова она произносила медленно, но очень правильно.
— Вот как? — удивился он. — А кто тебе это сказал?
— Дару, моя ведущая из отдела социального обеспечения. Но мне больше нравится, как называет меня миссис Рут.
— И как же?
— Простая.
— Хм. А тебе известно, что это значит?
— Да. Это значит, что у меня меньше частей, чем у других.
— Ах так!
Ничего другого он в ответ не придумал. Она улыбнулась.
— А это значит, что я целостнее других.
И что забавно, вспоминал Роланд, будучи неопровержимо дефективной, Ребекка действительно была целостнее многих. Она знала, кто она и что она. «Что ставит ее на две ступени выше меня», — хмыкнул он про себя. А иногда Ребекка несла дичайшую дичь, и в ней вдруг открывался смысл. С некоторым удивлением Роланд обнаружил, что в обеденный час высматривает ее улыбку посреди нахмуренных рыл.
Перейдя к последнему куплету, Роланд увидел, что она подпрыгивает на месте, поднимается на цыпочки и опускается, снова поднимается, будто хочет сказать ему что-то важное. В прошлый раз такой важной вещью оказался жуткий оранжевый свитер, который она намотала себе вокруг пояса («Я его сама купила у Гудвилла всего за два доллара».) Он подумал, что ее обсчитали, но она так гордилась покупкой, что он ничего не стал говорить. Сегодня поверх пурпурной майки и джинсов он смотрелся еще хуже обычного.
Роланд допел песню, благодарно улыбнулся мужчине лет сорока в кричащей гавайке — тот бросил ему в футляр мелочи — и повернулся к Ребекке.
— Что случилось, детонька?
Ребекка перестала подпрыгивать и шагнула к нему.
— Роланд, ты должен помочь. Он у меня в кровати, а я не знаю, что делать. И как кровь остановить.
— ЧТО?
Она попятилась. Столько было вокруг всяких вещей — слишком много машин, слишком много людей, и все это очень ее беспокоило. Это все раздражало, пинало, толкало ее углами, но она знала, что не может скрыться в укромном местечке, если хочет спасти друга. Она снова шагнула вперед и вцепилась в руку Роланда.
— Помоги. Пожалуйста, — взмолилась она.
Роланд считал себя неплохим психологом — поневоле станешь, если хочешь выжить на улице. Ребекка определенно была напугана. Он неуклюже потрепал ее по руке.
— Не беспокойся, детка. Я уже иду. Вот только соберусь.
Ребекка кивнула, и по резкости ее движений Роланд понял, что она на грани паники, поскольку обычно девушка двигалась медленно и выдержанно. «Куда, к черту, девалась ее кураторша из социального отдела? — спросил он себя, сметая мелочь в кожаную сумку. — Это ей полагается мчаться на выручку, а не мне. — Он уложил гитару, сумку приткнул к грифу и закрыл футляр. — И что там за дьявольщина? У кого кровь остановить? Господи, только этого мне и не хватало. Простак Симон закалывает булочника. Кино в одиннадцать».