Врата Валгаллы
Шрифт:
– Сверхурочно, – сказал вдруг Фрост, его даже не поняли в первый момент. Голос его не должен был тут звучать. – Я приму истребитель, какой скажете, а с этим могу и сверхурочно. В авральном режиме.
– Там такие узлы полетели, что только в сборке приходят, – хмуро заметил инженер. – Только разве с нового снимать... Так снимать?
И покосился на Тремонта.
* * *
– Кто я, Гамлинг?
Империя выстроилась
Войти в историю человеком, потерявшим Империю. Осознать это и пойти на это. Можно попытаться оправдать себя тем, что альтернативы нет, но это не так. Героическая гибель планеты в ореоле плазмы и славы. Генералитет старой закалки требовал от своего императора несгибаемой стойкости. Любой ценой. Коленопреклоненные мольбы, демонстративные отставки, несколько ритуальных самоубийств.
Каждый стоит на своем рубеже.
Цена имиджа Империи – ее генофонд. Так было всегда. Но сколько можно? Никто за тебя не определит цену, которую ты не станешь платить.
Нас убили не уроды. Империю уничтожил широковещательный спутник. Теперь можно сказать: он мне сразу не понравился. Денно и нощно рассказывал он подданным о порочности династического строя и непристойности общественного разделения. Пастырскими методами разъяснял быдлу его непреходящую индивидуальную ценность. Общеобразовательные программы знакомили с принципами демократической республики и выборного правления. Слова «референдум», «независимая пресса», «акционирование» звучали в программах чаще, чем «рагнарек».
Нельзя воевать на два фронта. Нельзя предоставить независимость собственным тыловым базам.
Но каждый ведет свой единственный бой.
Мы собственными руками отняли у себя планету. Неужели мы не видели, что происходит?
Едва ли.
Мы не уступили силе. Мы продали все для того, чтобы и дальше летел в пустоте этот шарик, весь в густых облаках. Для миллиарда людей почти ничего не изменится. Да и, в конце концов, пора уже разучиться обращать к себе это жлобское «вы». Сколь ни стискивай кулаки – да и челюсти тоже – трепещет что-то внутри: свобода, свобода, свобода. Для тебя. Наконец-то. И право ею распорядиться. Народ сделал свой выбор. Так ему и надо.
Причал бесконечен и, сколько видит глаз, заполнен людьми. Впереди группа командного состава, вице-адмирал, припадая на трость, выходит навстречу, склоняет в поклоне голову. Высокий, расшитый золотом воротник мундира врезается в багровые щеки.
– Сир Император!
Кирилл, сошедший на причал в черной форме имперского пилота, протягивает ему правую руку – для пожатия. Затем левую – с бумагами. Эреншельд пробегает глазами документы. Смотрит недоуменно, перечитывает их вновь.
– Императорским приказом, милорд, вы назначаетесь главнокомандующим ВКС Зиглинды, – подтвердил вслух сам Император. – Вы также наделяетесь правом осуществлять высшие властные полномочия, пока там, внизу, не будет создано Временное Правительство, которому вы
– Могу я поговорить с тобой?
– Хммм... а у меня есть выбор?
– Теперь – да.
– Ну что ж, залезай.
Народ в ангаре усиленно делал вид, будто занят делом. Кирилл опустил над собой блистер.
– Хорошо выглядишь, – сказал он. – Немыслимо. Не могу себе представить, что всю дорогу я стоял возле этого, и вот оно наконец. В моих руках. И все мы – в твоих, да?
– Ну, все мы – это сильно сказано, я полагаю.
– Отнюдь. Нам нужно продержаться восемнадцать дней. На «Фреки» идет эскадрилья. Такая же. Ну, ты понял. В соответствии с первоисточником, их будет восемь. Догадайся, кого я хочу видеть командиром.
В наушниках сказали еще одно задумчивое «хммм».
– Ребятам надо помочь с адаптацией. Кто справится лучше тебя? Про это не написано книг.
– Немедленная, – сказал Назгул, сладостно растягивая слова, – демобилизация для моего пилота. Иначе я и разговаривать не буду.
– Это шантаж?
– Нееет. Шантаж – это когда она сидит вот тут, и ничего не может, и ты – вон из шкуры, кровь из носу. И никуда не денешься. Так что давай, вперед, пока адмирал не привык еще тебе приказывать. К чести его – он всегда хотел отправить вниз всю их команду.
– А что думает по этому поводу твой... твоя пилот?
– Это единственный вопрос, в котором ее голос не имеет никакого значения.
– Я говорил с ней. Она против. До поросячьего визга. Счастливец. К слову, а ты уверен, что человеком ты ей нравился больше?
– Угу. Счастливец. И у тебя язык поворачивается, да?
– Она, кстати, очень красива.
– Только попробуй подойди к ней...
– Обязательно попробую. Постараюсь успеть прежде, чем она заставит галактическую науку вернуть тебе человеческий облик. У тебя всегда было все самое лучшее.
– Это возможно? Я про...
– А кто его знает? Кто бы сказал, что возможно вот это? Ну, может, не сразу, с промежуточной фазой, через, скажем, кота... Тоже хорошо, поместишься на коленях.
– Ваше Величество, вы сукин сын.
– Не представляешь, сколько народу воспользовалось возможностью сказать мне это до тебя.
– И еще один момент. Обращаюсь к вам, как к государю и сюзерену...
– Это в прошлом.
– Неважно. Эстергази должны услышать это из твоих уст, и ничьих иных. Я люблю эту женщину и желаю дать ей свое имя. И ключ от ячейки в генетическом банке. Не думаю, что мои устоят против такой возможности...
– Опаньки. Интересный же статус будет у этого брака! Как ты, к примеру, собираешься на церемонии присутствовать?
– ...с ее доброго согласия. Ее уже достаточно принуждали.
– Будь я при полномочиях, – ухмыльнулся Кирилл, – сказал бы, что в нынешних обстоятельствах размножение для Эстергази есть священный патриотический долг. Почему мы никогда даже не заикались о клонировании? И, кстати, почему ты ее саму не спросишь?
– Фигу, – усмехнулся Назгул. – Я трушу.