Врата Войны
Шрифт:
По земле уже катился смертоносный и сокрушающий бомбовый ковер, обнуляющий все, что генерал Модель сумел ввести в двадцать первый век — и самого генерала, между прочим, тоже. И именно в этот момент на высоте тысячи метров над супербомбой раскрылся тормозной, а на высоте пятисот метров — основной парашют. Еще пятнадцать секунд — и темно-серый пузатый цилиндр вместе с парашютом нырнул в это странное черное облако точно по его центру. Секунд десять-двенадцать ничего не происходило, хотя время срабатывания боеприпаса объемного взрыва составляет десятые доли секунды. Потом угольно-черное облако на мгновение осветилось изнутри ярчайшей вспышкой, громыхнуло так, что земля заходила ходуном. После этого внутреннего взрыва по периметру облачного диска во все
Взрыв «Папы» произошедший в самой сердцевине межмирового перехода, был усугублен детонацией грузовиков, перевозивших вторые боекомплекты для орудий 75-го артиллерийского полка, танкового полка, а также артиллерии и минометов обоих мотопехотных полков, общим тротиловым эквивалентом больше пятнадцати тонн. В результате по обе стороны от портала, в радиусе трех сотен метров, было уничтожено все живое, а сам межмировой переход, поглотив девяносто процентов энергии этого взрыва, вступил в фазу трансформации. Размеры самого облака не изменились, просто его границы стали резче. Да и на облако оно теперь походило только частично, больше всего напоминая странное, напоминающее ту самую газовую конфорку, сооружение, сотканное из черного тумана. Расположенные по периметру диска, под туманным козырьком, отверстия туннелей уходили в глубину, закручиваясь чуть заметной спиралью, а потом теряясь где-то далеко во мраке, будто намекая, что изнутри эта вещь куда больше, чем снаружи.
Тогда же и там же, командир 4-й роты 182-го мсп капитан Погорелов.
Услышав тяжелый гул бомбардировщиков почти над нашими головами, я поднял глаза к небу и просто охренел — из облаков пошел дождь из черных точек, по мере приближения к земле превращающихся в обтекаемые бочонки авиабомб. Вот я тогда чуть и не навалил в штаны от испуга… Казалось, что бомбя вслепую, по приборам, летчики совершили роковую ошибку — и теперь все это добро падает на наши головы. Но на самом деле оказалось, что ошибся, напрасно кляня летунов, именно я. Земли эти бомбы достигли в аккурат там, куда в ходе этой атаки под полукруговым обстрелом и заградительным артиллерийским огнем сумели добраться поддержанные танками немецкие зольдатены, остервеневшие от выкушанного перед боем шнапса и неожиданного сопротивления.
Правда, немецкие танки к этому моменту по большей части представляли собой просто горевшие чадным бензиновым пламенем железные коробки, за которыми от нашего огня пряталась вражеская пехота. Те же вражеские машины, которые пока уцелели, маневрируя, прятались за обгоревшими корпусами своих менее удачных камрадов как за естественными препятствиями, по ходу боя пытаясь подловить наши БМП, подставившиеся под прямой выстрел. И кое-что у них получалось. Только в моей роте были повреждены еще две машины, а одна вообще сгорела напрочь. С потерями противника это, конечно, не сравнить, но все равно неприятно, потому что, насколько я понимаю, оттуда, из сорок первого года, к немцам постоянно подходили подкрепления, и в итоге все могло кончиться плохо, потому что уже один раз пополненный боезапас в машинах и подсумках у бойцов снова стремительно пустел.
Так вот. Бомбовый ковер, оставляя за собой сплошную полосу разрывов, которые заставляли землю под ногами дрожать и подпрыгивать, прокатился прямо по немцам, попутно превращая в металлолом то, что еще не было доломано, не делая при этом различия между живыми и мертвыми. Зрелище было настолько брутальным, что стрельба остановилась сама собой. Да и не в кого там было стрелять. Медленно рассеивающаяся завеса из дыма, мелкой пыли и падающих сверху то ли кусков грунта, то ли фрагментов человеческих тел, открывали странный, почти лунный пейзаж, где воронка громоздилась на воронку, а то, что еще совсем недавно было вражеской бронетехникой, выглядело как груды искореженных обломков непонятного происхождения. Если там, у фрицев, и остался кто в живых, то крыша у них должна была поехать основательно.
Потом где-то впереди, в глубине вражеских боевых порядков, примерно там, где располагалось облако (которое сейчас не просматривалось из дымно-пылевого марева, повисшего над землей) грохнуло так, что земля снова заходила ходуном. При этом некоторых бойцов, неосторожно высунувшихся из-за укрытий, чтобы посмотреть на пейзаж после бомбового удара, прокатившаяся взрывная волна даже сбила с ног, заставив немного покувыркаться. Правильно! Проявления праздного любопытства на поле боя способны привести к летальному исходу, потому что вместо шальной ударной волны может прилететь пуля вражеского снайпера. Они бы еще на тактический ядерный взрыв вылезли поглазеть… Пацаны же, что с них возьмешь!
Тогда же и почти там же, на северной окраине хутора Кучма.
Лейтенант вермахта Карл Рикерт
Нас (то, что осталось от разведывательного батальона) спасло то, что генерал Модель, собираясь наносить удар в южном направлении, поручил остаткам нашей части несение боевого охранения и разведку на тыловых, как он считал, рубежах. Все, что мы успели сделать — это удостовериться, что ближайшие населенные пункты в северном и западном направлении заняты механизированными частями противника, причем автодорогу на север перекрывает танковая часть, имеющая на вооружении до четырех десятков тяжелых танков, с длинноствольными пушками калибра явно больше десяти сантиметров. Узнав об этом, гауптман Зоммер грязно выругался, потому что из-за необдуманных действий нашего генерала мы все оказались в крайне неприятной ситуации. Занятый войсками нашей дивизии плацдарм со всех сторон окружили местные русские войска, и с каждым часом их количество должно было только возрастать.
Отдельно он покрыл матом унтер-офицера Шульца, который вместе с пленным и его вещами убежал к русским. Он вообще был такой странный, что до конца не понимал, немец он на самом деле или русский. И хоть он был храбрый солдат и надежный боевой товарищ, я никогда до конца ему не доверял. Унтер-фельдфебель Краузе при этом добавил, что этот Шульц ненавидел только жидобольшевиков, а к русским вообще относился положительно, из-за чего у него уже были трения с некоторыми парнями из нашего взвода. Я подумал, что когда этот Шульц встретил русских, которые не являются большевиками, то тут же начал колебаться, а тот человек, которые не чувствует уверенности в правильности своих поступков, очень быстро ломается.
Но как бы то ни было, ругайся тут или не ругайся, все мы оказались поставлены в крайне неприятное положение, выхода из которого не было. В любой момент местные русские могли начать операцию по ликвидации нашего плацдарма, и мы ничего не могли с этим поделать. Ведь необходимость сбивать противника с плацдарма, пока он не успел еще закрепиться — это же азы военного искусства, которые будущие офицеры изучают еще на первом курсе пехотного училища. Быстроходный Гейнц, конечно, выслушал нашего гауптмана Зоммера, но принял совершенно не то решение, которое я назвал бы хорошим. После того, как на этой стороне соединяющего времена туннеля был сильно потрепан 394-й полк, не стоило бросать в мясорубку и остальные силы нашей дивизии, а лучше было бы изготовиться к обороне на нашей стороне.
Его (Гудериана) можно было понять, потому что, не обладая всей полнотой информации, он поддался влиянию обычных шаблонов, согласно которым мы представляем русских, только слегка скорректировав свои представления. А на самом деле все совсем не так. Эти русские остановили наше продвижение по основным направлениям на север и на юг, и теперь все подтягивают и подтягивают к плацдарму свежие силы. Я не понимал, чего они ждут после того, как у них с легкостью получилось выбить из села Красновичи наш пехотный батальон. Даже с тем, что у них здесь есть сейчас, им ничего не стоит сжать клещи — и тогда удерживающий плацдарм 394-й полк (точнее, его остатки) будет полностью уничтожен.