Вратарь
Шрифт:
Как мы и опасались, армейцы обыграли нас и завоевали приз. «Пищевик» остался вторым. Но хоть это и было бесспорным успехом для вчерашних футбольных птенцов, все же не второе место вскружило мне голову.
Во время игры с армейцами в мои ворота был назначен одиннадцатиметровый штрафной удар. Бить пошел Орехов. Счет тогда еще был ничейным, и при виде того, как он спокойно приближается к мячу на белой отметке, я почувствовал, что меня охватывает непривычная робость. Я остановился в воротах, как загипнотизированный, и машинально отмечал все,
А он в это время нагнулся, поправил мяч и снизу посмотрел на меня. Потом подмигнул мне: дескать, держись, вратарь, не таких еще мы видели на своем веку!
И он пробил. Я успел рвануться именно туда, куда следовало, и сразу же почувствовал сильный удар в ладони. Пенальти был взят.
Сам не веря такой удаче, я медленно поднимался с земли. Орехов был обескуражен случившимся. Приблизившись ко мне, он как-то очень внимательно оглядел виновника своей неудачи. Коротко сказал:
– А ты, Макаров, будешь играть. Помяни мое слово.
Это случилось в 1947 году. Я на всю жизнь запомнил свой «первый пенал».
Дома меня ждала еще одна радость. Мы сели за стол обедать, и, когда мать на минутку вышла в кухню, отец сказал как бы между прочим:
– А ведь Орехов ударил сильно и точно… Я едва не подавился куском мяса. Значит, и Макаров-старший был на матче! Он видел мою игру! Он одобряет меня! Это ли не величайшая психологическая победа! Ура! Батя со мной, союз укрепляется! Нас двое, а мать одна. Неужели же мы не переубедим ее?
Он понял меня и добавил:
– Я с матерью сам поговорю. Понимаю – невозможно бросить то, на что уже столько сил пошло. Ты только не подводи меня, учись хорошо.
– О чем речь, батя! – воскликнул я, в полной уверенности, что стоит мне только захотеть, и в школе все сразу же пойдет на лад.
– Отлично! Будем считать, что договорились.
В тот сезон все складывалось удачно, одна радость следовала за другой. Я все еще переживал важную для меня победу «семейного» порядка, как вдруг однажды ко мне забежал Витя Листов и еще с порога закричал:
– Кореш, беги к Фомину, он вызывает тебя. Михальченко заболел.
Я вскочил, словно подброшенный электрическим током. Вызывает Фомин… Михальченко заболел… Это могло означать только одно – меня берут в команду мастеров! Сердце остановилось в груди от радости. Я со всех ног кинулся к тренеру Акиму Евгеньевичу Фомину. Рядом со мной трусил Витька.
Фомин, понятно, моего восторга не разделял. Напротив, он был угрюм и лаконичен.
– Мы уезжаем во Львов и Ужгород. Вратарь Михальченко остается дома. Если у тебя нет никаких особых планов на каникулы, можешь поехать с нами. Одному Близинскому не справиться, всякое ведь может случиться. Поедешь?
Я кивнул.
– Иди и собирайся. Едем завтра.
СРЕДИ МАСТЕРОВ
Трудно передать, какая буря поднялась в моей груди. Мастера берут меня с собой в поездку! Они считают возможным доверить мне свои ворота! Из всех молодых
Слова этого внутреннего монолога вскипали во мне сами собой. Как обычно в таких случаях, желанное принималось за действительное, и я уже вообразил, что без меня «Пищевик» вообще не может обойтись. Конечно, это не соответствовало действительности.
И все же нельзя было недооценивать решения тренера Фомина. Несколько лет напряженного труда дали, наконец, реальный результат – тот, к которому я так стремился.
Расставшись с Акимом Евгеньевичем, я почувствовал, что мне необходимо побыть одному. Домой идти было еще рано. В вечер перед посвящением меня в настоящие вратари мне хотелось подумать обо всем спокойно. Решил побродить по городу.
Был знойный летний вечер. Приморский бульвар шелестел сотнями ног. Я спустился по старинной лестнице к Луна-парку, свернул направо и вышел к большому гранитному гроту. Затем побрел дальше. Незаметно для себя очутился на Ланжероне. У самой воды прилег на одну из его отполированных морем плит. Она еще дышала дневным теплом и сильно пахла водорослями.
Под тихий монотонный плеск волн в воспаленном мозгу всплывали, обгоняя одна другую, разрозненные мысли.
Итак, меня признали мастера. Как я теперь должен держать себя? Справлюсь ли я со своим делом, оправдаю ли их доверие? И почему все-таки на мне остановился выбор? Что скажет отец, когда узнает об этом?
Не пора ли перестать хитрить с матерью? Что мне сделать, чтобы сразу показать старшим товарищам готовность всеми силами защищать честь команды? Ведь я теперь их «новый вратарь». Как много это значит!
Буйный вихрь кружился в голове. А потом внезапно охватила робость – я вспомнил рассказ о первом матче бывшего вратаря команды Анатолия Зубрицкого и почувствовал зависть.
…Это было еще до войны, когда одесский «Пищевик» назывался «Динамо» и выступал среди команд первой группы. Одесситы готовились принять на своем поле тбилисских одноклубников, чье мастерство всегда приводило в восхищение. Город знал, что его команда проиграет, и уже не счет матча интересовал болельщиков. Они с нетерпением ждали самого поединка, мечтая увидеть настоящий футбол. Задолго до его начала пестрая толпа заполнила все места на стадионе. Не обращая внимания на солнцепек, люди терпеливо дожидались выхода своих любимцев.
Но вот они выходят из туннеля. Их узнают: – Смотрите, смотрите, вот идет Хижняк…
Табак тоже на месте… А где Волин? Да вот же он!… Что вы, ослепли?… А что это за вратарь?… Кошмар! Где наш Шура Михальченко? В чем дело?… Это подлог!
Люди недоумевают, нервничают, начинают не на шутку беспокоиться. Нет, вы только подумайте! Вместо уверенного, опытного Шуры Михальченко против самого Пайчадзе выходит какой-то блондинчик, сущий птенчик. Кто это? Знаете, от наших тренеров и их экспериментов можно просто лопнуть!