Времена Хокусая
Шрифт:
На широком экране наружного телеглаза мелькали темные, тяжелые слои воды, и сквозь них слегка проступал контур острой носовой части.
Глубиномер медленно сбрасывал метры. Вода на экране постепенно светлела, контур носовой части становился все более четким. Лодка казалась теперь густо-синей. Но по мере приближения к поверхности цвет ее менялся. Вот он стал ярко-голубым, потом зеленоватым.
Лодка походила на животное с защитной окраской.
Вода светлела все больше, и лодка, словно по волшебству, из зеленоватой стала темно-желтой, потом лимонной.
И наконец, когда сверкающий, колышущийся потолок раскололся на миллион блесток, лодка приобрела свой настоящий цвет: в волнах замелькал ее ярко-красный нос.
На экране телеглаза отразилась прекрасная бухта Наруто. После мрачных глубин, где видимость ограничена, этот светлый мир казался неправдоподобно прозрачным.
— Всплытие! — доложил рулевой Вадзи, сидевший у пульта управления, покрытого циферблатами приборов, телеэкранами и контрольными лампочками.
— Курс триста двадцать, полный вперед! — распорядился командир.
— Есть курс триста двадцать!..
— Есть полный вперед! — отчеканили рулевой Вадзи и механик Хира. Они легли на заданный курс, перевели лодку на автоматическое управление и доложили об исправной работе всех приборов.
Командир Киоки Фукэ был доволен. Он любил эти мгновения, когда лодка, меняя цвет, медленно всплывала, когда все части нее хорошо слаженного механизма работали четко и контрольные лампочки светились ровным светом, словно добрые, ласковые глаза. Киоки слегка улыбался и мысленно давал лодке ласкательные имена.
Приятно было слышать скупые слова рапорта. Его помощники хорошие ребята. Исполнительные и вышколенные. И доложить умеют с блеском. Чувствуется старая, дедовская школа.
И главное, вокруг тишина и покой: ясное небо, прозрачная вода. Даже обидно немного — патрульной подлодке вроде бы и нечего делать.
На экране играли мелкие волны, прозрачно-зеленые, пронизанные лучами солнца. Стояла середина января, но краски напоминали летние. На гребнях стеклянных волн курчавилась легкая белая пена. Изредка набегали более высокие валы и оседали с мягким шумом, рассыпаясь на миллионы сверкающих брызг.
Фукэ на глаз определил высоту волн — не более полуметра. Скорость ветра от трех до пяти метров в секунду.
Командир переключил ручку телеглаза на дальний обзор.
Справа возник светло-коричневый обрывистый берег острова Авадзи с черной пилой соснового бора. Слева — голубые горы, тянущиеся от Сикоку-Токусима до Наруто, а в центре, в глубине узкого коридора, — плотина, выкрашенная в широкую красную и белую полосу.
Экипаж лодки окрестил ее «парадной дверью».
Двадцать первый век проник и сюда и изменил древний облик моря.
Когда была построена плотина, пролив Наруто превратился в бухту, а остров Авадзи слился с островом Сикоку. Теперь возвышенность Авадзи защищала с востока «внутреннее море». Может быть, гармония пейзажа и нарушилась, но зато
Освещенная прямыми лучами солнца красно-белая плотина высилась в центре экрана.
— Хороша погодка, просто что надо, — сказал рулевой Вадзи.
— Э-э, не торопись хвалить, — отозвался Хира, механик, ведь море капризно, как женщина.
— Только не сегодня. Неужели не видишь? Сегодня этой причуднице лень даже пальцем пошевельнуть. Она отдыхает. Сама мне сказала, честное слово! — засмеялся Вадзи.
Прислушиваясь к их беседе, командир Фукэ задумался.
Интересно, кто первый сравнил море с женщиной? Наверно, какой-нибудь древний человек, глядевший на капризное лицо своей подруги. Прошли столетия, наступил двадцать первый век, а люди до сих пор говорят: море изменчиво, как женщина. Тысячеликая, вздорная, взбалмошная женщина, у которой не один характер, а сотня. И все они отражаются на ее лице. Она удивительная, эта женщина, которую зовут Море. Самая ласковая на свете. Она умеет лучезарно улыбаться и дарить нежнейшие ласки. Умеет плакать так, что сердце разрывается. Но она и самая коварная. Разгневается неизвестно почему — и ты погиб. Наверно, за это ее и любят. Ведь человеческая натура не меняется. И море тоже не меняется. Не увядает, не стареет. И люди относятся к морю так же, как в старину. Разве что внешне отношения стали другими…
Вадзи продолжал развивать свою мысль:
— Ну, согласись, что наша красавица хоть раз в год да бывает в отличном настроении.
— Если бы так! Разве я против? — с улыбкой отвечал Хира.
Нечего им было делать в такой день, вот они и болтали. Оптимист Вадзи совсем заговорил немало повидавшего на своем веку Хиру.
— Да, хороший денек. Метеорологи не подвели. Ведь именно на сегодня назначен старт лунной ракеты.
— Метеорологи, говоришь? При чем тут они? Их наука все еще ходит в детских ботиночках. А сегодняшнее предсказание — случайное совпадение, не больше.
— Да ладно тебе ворчать. Нельзя же отрицать, что сегодняшний день самый подходящий для старта. И нам хорошо — посмотрим телепередачу.
— Ш-ш! — Хира приложил палец к губам.
— Да смотрите, пожалуйста, я не возражаю, — улыбнулся командир.
Они замолчали.
На сегодняшний день был назначен старт ракеты «Кагуя-18», снабжавшей материалами японскую лунную базу. Космодром находился к северу от Цудзендзи, на осушенных землях бухты Бебуура. Все знали, что командир ракеты Кида — давнишний соперник Фукэ.
Вадзи мог бы и промолчать. Но такой уж он был человек, бесшабашный, несдержанный, — что на уме, то и на языке. Вот и ляпнул про старт. Однако Фукэ это не трогало. Пожалуй, его больше раздражала подчеркнутая деликатность Хиры.
Когда-то Фукэ очень завидовал Киде, астронавту. Тот покорял космос, делал блестящую карьеру, о нем много говорили. А Фукэ только с тоской поглядывал на небо, когда его лодка поднималась на поверхность из мрачных морских глубин. Когда он думал о Киде, собственная неполноценность ощущалась особенно остро.