Время борьбы
Шрифт:
Как видно, присвоению звания учителя придавалось весьма важное значение. С точки зрения благонадежности. Поколению людей моего возраста выпало начинать жизнь, взрослеть, мужать, получать образование от букваря до вузов, пробивать себе дорогу «в люди» на грани двух веков – XIX и XX. Тут нельзя сказать, что у всех представителей данного исторического периода была какая-то общность в их жизненном пути. Каждый человек по своему общественному положению, по социальному сознанию принимал участие в великих революционных свершениях. В данном случае я имею в виду простых тружеников, начинавших свой жизненный путь на рубеже двух столетий. Нам, представителям этой эпохи, виднее различие в жизни дореволюционного периода и нового периода – советского.
К числу таких явлений, если говорить конкретно, можно отнести построение учебных программ – в частности, программу двухклассной учительской школы.
Эта школа предназначалась для детей низшего сословия – крестьян, мелких служащих. Так вот, в ее программе, как и других школ для низших классов, умышленно были созданы тупики, препятствовавшие переходу в учебные заведения более высокой ступени – при желании повысить образование.
Было, как я теперь понимаю, создание искусственных преград и ловушек для способных учащихся из крестьян. Чтобы совсем лишить их возможности перехода в другие учебные заведения, не было в программе алгебры, тригонометрии, химии и др. И получалась такая картина. Окончивший двухклассную учительскую школу по некоторым гуманитарным дисциплинам почти мог поступить в старшие классы гимназии или реального училища, а вот по математике, физике, химии и другим предметам надо было начинать с первого класса, то есть с первой страницы учебника.
На преодоление умышленных тупиков и несоответствия программ энтузиастам из крестьянского сословия, желавшим продолжить свое образование, приходилось прилагать очень много непосильного труда. Сам был в числе таких энтузиастов. К счастью, только случайно не стал «жертвой наук». А вот мой единомышленник и друг Афанасенко Димитрий Васильевич не выдержал борьбы с преградами на пути к достижению высшего образования и погиб в возрасте 20 лет. В буквальном смысле – надорвался!
Сначала, после окончания Выдренской школы, нам пришлось отправляться (конечно, пешком) за сотню километров в город Мстиславль Могилевской губернии, чтобы выдержать экзамены экстернами на звание учителя начальной школы.
Надо сказать, что и дорога, и экзамены дались весьма нелегко. Димитрий очень переживал: «Вдруг срежусь на экзамене?» Семья бедная. Последние гроши израсходованы. В сумке остались последние сухари. Много вложено сил и труда на пути «в люди». А к тому же мой товарищ был человек впечатлительный, нервный. Можно сказать, тонкая натура.
Вывесили после экзаменов списки нашей группы экстернов – кто выдержал полные испытания и получил звание учителя начальной школы. Быстро я нашел свою фамилию. Другой мой друг – Глушаков. И тоже есть в списке. А где же Афанасенко? Его фамилия по алфавиту должна быть сверху списка, в первых его строках. А фамилии такой нет ни сверху, ни в середине, ни в конце.
Бедный Димитрий! Заметался, застонал, побежал искать членов комиссии. Но для членов комиссии – вершителей судеб человеческих – такие трагические случаи совсем не новость. Вероятно, они уже немало видели подобных сцен, поэтому все члены в данный момент разошлись по домам на отдых...
Димитрий всю обратную дорогу крайне тяжело переживал свою неудачу. И так мы расстались на дороге Краснополье – Мхиничи 18 сентября 1916 года.
Но несколько позже друга моего ждало еще более тяжкое испытание. Это когда мы с ним решились поступать в сельскохозяйственный институт, созданный вскоре после революции в белорусских Горках.
... Институт только начинал свою учебную деятельность. Проходил митинг по поводу открытия нового вуза. Студенты с нетерпением ожидали лучшего оратора – профессора Киркора. Но вот митинг окончился, и все разошлись по аудиториям. Началось чтение лекций.
С внешней стороны можно было считать, что у меня и друга моего все благополучно. Как и все студенты, мы живем в общежитии, из котла берем кипяток бесплатно и пьем с домашними черными сухарями. Аккуратно посещаем лекции и стараемся поточнее записать содержание. По одним лекциям, без математических формул, у нас запись получается достаточно полная и правильная. А вот читается лекция по кристаллографии. Профессор на доске наносит математические формулы, студенты записывают. Пытаемся и мы записать, но без знаний алгебры ничего у нас не получается. А на лекциях по математике нам стало совсем нечего делать. С каждым днем становилось яснее, что без подготовки по алгебре, химии и тригонометрии мы институтского курса не одолеем. Надо было что-то предпринимать основательное. Попробовали пригласить студента-репетитора по математике. Раза два-три позанимались с ним, но это оказалось непосильно для нас физически и материально. Такой вариант не подходил. «Что будем делать?» – с тревогой думали мы каждый наедине с собой. При мысли о возвращении домой становилось совсем страшно. Нам же здесь выпал редкий случай, когда мы стали на положении студентов, и нас отсюда пока не гонят.
Настроение наше становилось хуже и хуже. В данный момент мой друг Димитрий уже не стал покупать форменную студенческую фуражку, о которой столько мечтал. Слишком велики были обида и огорчение! Для него – неудачника повторилось несчастье, которое он пережил в Мстиславле на экзаменах.
Проучились мы в таких условиях в сельхозинституте октябрь, ноябрь, декабрь 1919 года. Подошли зимние студенческие каникулы, студенты собирались к отъезду домой. До этого времени мы сдали зачеты по некоторым легким второстепенным дисциплинам, а главнейшие из учебного плана остались нетронутыми.
Но уезжать домой нам было необходимо еще и потому, что сухари наши совсем «высохли», то есть мы их полностью израсходовали.
Идет поезд до Орши – Гомеля и т. д. Едем, а о дальнейшем боимся даже сказать вслух – «совсем» или «временно». Про себя я уже решил, что еду «насовсем». Но мой дорогой друг Димитрий был далек от мысли, чтобы оставлять учебу, уж очень много эта учеба поглотила средств и энергии. Возместить трудно.
После перерыва в школьной работе и по возвращении из Горок, я вернулся в свою Чиграевскую школу, где учительствовал. Место мое было свободно. Чиграевские граждане, увидев меня снова в школе, говорили: «У учителя остался один нос». Так я похудел за время студенческой жизни.
Пришлось и здесь наверстывать упущенное время за четыре месяца. К весне наверстал. Учеба вошла в норму – и в школе, и по ликбезу.
А Димитрий передохнул дома, насушил мешок сухарей и поехал опять в институт. Летом 1920 года я не вытерпел и тоже поехал в Горки – узнать о делах и проведать своего друга. Застал Димитрия в плохом состоянии. Физически он крайне ослаб. Из зачетов кое-что сдал, а по основным дисциплинам оставался в долгу перед институтом. Димитрий напрягал последние силы и не оставлял учебу. За лето он хотел подготовить некоторые дисциплины и сдать зачеты. Задолженность у него по учебе была большая, но он не сдавался.
Я в то время взвешивал свои силы, но смелости не хватило вновь вступить в борьбу за институт. Отступил на дальние позиции. На этот раз, правда, отступил не «насовсем».
Требовалось передохнуть, одолеть несколько страниц алгебры, а уж потом – снова в бой.
В данный момент мои тактические соображения расходились с действиями моего друга. Этим предотвратил неминуемую беду – остался жив.
А дорогой мой друг пал жертвой в борьбе за научный прогресс. Летом 1920 года он умер от истощения и нервного расстройства. Название причины смерти здесь приведено ненаучное. Но дело не в точности названия болезни, а в том, что человек погиб в неравной борьбе, взяв на себя непосильный груз науки. А проще говоря, главной конкретной причиной были алгебра, тригонометрия, химия, которые в свое время не включили в учебную программу Выдренской школы чиновники от науки старого царского режима.