Время бусово
Шрифт:
— Фу! — отдувался и отфыркивался Бус, хлопая ладонями себя по телу и лицу. — Вода из родника?
— Из родника.
— Оно и видно — обжигает! Однако хорошо — сна как не бывало.
Он стал обтираться рушником, доводя тело до красного цвета.
— Матушка встала?
— Встала. Злат тоже, — пояснили отроки. — И остальные… Скоро трапезничать начнут. У князя — ворожея Зорина, с травами, отварами и мазями. Ему, вроде бы, с утра полегче стало…
— Хорошо, коли так, — отозвался Бус, набрасывая на влажное тело свежую рубашку, захваченную им загодя из опочивальни. — Хорошо, коли так, — повторил он без особой надежды в голосе. От волхва Злато-гора и от Зорины уже слышал, что противоядия от отравленной стрелы нет.
Трапезничали все вместе, так же как и в детстве, — отметил про се-бя Бус, — в просторной комнате на первом ярусе княжеского дворца, расположенной рядом с помещением, где в печи и на печи приготовля-лась пища для княжеской семьи. Во главе стола, рядом с пустующим креслом князя — живым напоминанием о семейном горе — восседала мать-княгиня, по правую руку от нее Бус со своей супругой, по левую, ошуюю, Злат и Златогор. Остальные лавки и скамьи занимали младшие братья Буса и его сын Боян, дичившийся мачехи, но старавшийся не показывать в том виду. Сестра Лебедь была также за столом — ее корми-ла кормилица Власта.
Трапезничали молча, по давно заведенному обычаю.
Справив утреннюю трапезу, Бус первым делом поспешил испол-нить наказ отца об освобождении Сколота и его товарищей, для чего собрал их всех в комнате раненого Сколота и торжественно объявил княжескую волю:
— Вы прощены и свободны, можете на все четыре стороны идти! Или, как сказал родитель, можете тут оставаться… в дружине воями. Выбор за вами.
— Как скажет Сколот, — переглянувшись с остальными товарищами, заявил Путята как старший в группе, — так и будет.
— Спасибо, други, — умилился верностью друзей Сколот, — иного не ждал, но решать каждому из вас. Я слишком долго вашими головами и животами распоряжался… Больше не хочу. Если желаете услышать мое решение, то я остаюсь и клянусь князю и тебе, Бус, верой и правдой служить! За добро надо платить добром, причем, сторицей.
Посовещавшись, друзья Сколота, решили остаться в Кияре, в кня-жеской дружине.
— Остаемся в Кияре, — подвел итог короткому обсуждению Путята, — будем Руси служить. А где ей служить: в Кияре, Киеве или же в Кур-ске — одно и то же. Русь — она везде одна!
— Ну, что ж, — одобрил княжич, обращаясь к спутникам Сколота, — можете идти в гридницкую, вас там накормят, я распоряжусь, а Соколу своему можете сюда принести.
— Не стоит, — заверил Сколот, — я тоже до гридницкой как-нибудь доберусь, вместе с товарищами потрапезничаю. А еще прошу меня по-прежнему Сколотом звать. Прежнее имя давно уже забыто… нет Соко-ла. Остался только Сколот.
— Как угодно, — направился Бус к выходу из комнаты, намериваясь оставить Сколота со своими друзьями наедине — считай, два дня не ви-дались, разлучены были, есть о чем переговорить без лишних ушей. Но Сколот остановил его вопросом:
— Что с князем?
— Пока борется… Вот иду проведать.
— Передай князю, что будем за него Сварога молить, чтобы встал на ноги!
— Передам, — открывая дверь, отозвался Бус.
Князь Дажин ни этим утром, ни следующим к пращурам не ото-шел. Неустанные заботы Зорины, не покидающей скорбного одра ни на мгновение, ее отвары и мази, приготовленные из трав и кореньев, а так-же молитвы волхва Златогора и могучий, несмотря на возраст, организм князя, противостояли ранению и яду. Дажин не только объявил свою волю перед срочно собранными у его постели дружинникам, воеводе, старейшинам родов и нарочитым мужьям об избрании на княжеский стол его старшего сына, но и настоял на том, чтобы вече было собрано как можно быстрее.
— Один Сварог знает, сколько мне осталось находиться на этом свете, — заявил он, — однако мне хотелось бы увидеть или же услышать, что князем Русколани избран сын мой, Бус.
В Кияре среди старших людей противников воли князя Дажина не нашлось, и вскоре княжеские гонцы, где верхом и в одиночку, где о двуконь, а где и малой дружиной поскакали в грады и веси Русколани, чтобы созвать мужей и воев на вече — не мешкая, нового князя избирать. Выборы князя — дело важное, и вскоре в град Кияр со всех концов потя-нулись мужи нарочитые: кто целыми родами, а кто и в единственном числе — представителем от рода. Так дома малое вече решило. Пока представители родов и племен собирались, киярцы уже определились: князем кликать только Буса. Это поработала дружина и старшина го-родская, жрецы и волхвы, руководимые Златогором, а также княжеское слово Дажина, хоть и раздавшееся с болезненного одра, но тем не менее весомое. Горожане князя Буса уважали и к его слову прислушивались. Вскоре и вече состоялось. Шумное и крикливое, как и положено тому быть на Руси, но что было уже начертано свыше, то и случилось — Бус был избран князем Русколани. А вскоре Сколот по распоряжению ново-го князя был назначен дядькой к Бояну для обучения его воинскому мастерству.
— Спасибо князь, — от всего сердца благодарил Сколот Буса, — о лучшей награде и мечтать не смею. Обязуюсь служить княжичу верой и правдой, не жалея живота своего. Не оставлю его ни в радости, ни в пе-чали. Так началось княжение Буса Белояра.
Дажин скончался вскоре после того, как вече избрало князем Рус-колани Буса. Как ни противился его организм яду, как ни боролась за его жизнь ведунья Зорина — дни князя Дажина были сочтены. В соот-ветствии с его последней волей труп был предан огню, а пепел был раз-веян в окрестностях града Кияра. Смерть отца оставалась неотомщен-ной, и это обстоятельство не давало совести Буса и его окружения успо-коиться. Где было искать Атамана, неизвестно — словно сквозь землю провалился! Сразу же после ранения, после того, как ни с чем возврати-лась погоня, загнавшая своих лошадей, на розыск татей были разосланы глашатые во все ближайшие и отдаленные грады и веси с приказом для местных старшин и княжеских тиунов найти и задержать, со словесным описанием ликов этих злодеев. Но хлопоты оказались пустыми — глухо укрылся Атаман со своей шайкой, словно медведь на зиму, в таежную берлогу залег, затаился — понимал, что ищут, вот и залег. А, может, и в чужие земли утек — кто теперь скажет?..
Княгиня Ладуня, несмотря на личный запрет князя Дажина, дан-ный ей еще при его жизни, как того и стоило ожидать, порывалась взой-ти на погребальный костер вместе с мужем, но Бус, Злат, остальные сы-новья, старшина и особенно волхв Златогор воспротивились тому: «Это неправильно, когда мертвый живого с собой забирает. Живым место среди живых! К тому же, кто малых детей и дочь Лебедь на ноги поста-вит? Кто о Бояне, лишенном материнской ласки и заботы, поразмыслит, кто его приголубит»?
Сдалась Ладуня, подчинилась, но с тех пор замкнулась в себе, словно при жизни от светлого мира себя отлучила, как одела по князю траурные одежды, простые и темные, так и ходила в них, даже с виду почернела. Так тяжела была ее печаль утраты. Отошла от всех прежних забот, возлагаемых на княгиню ее положением, только младшим детиш-кам, да внуку Бояну отдавала себя сполна, но и то без шума и суеты, без крика и трескотни. Тихо и полно отдавая им тепло души своей, и сгора-ла, как свеча, также тихо и неизбежно.
«Недолго княгиня на этом свете протянет», — полагал волхв Злато-гор, довольно часто посещавший по просьбе Буса княжеский дворец, видя такое угасание княгини Ладуни. И говорил о том Бусу и Злату.
— Сами видим, отвечали те, но что тут поделаешь? Тут не помогут ни волхвы, ни лекари. От душевной болезни нет снадобий и заговоров, — печалились они.
Тихо стало в княжеском дворце. Даже во время тризны особого шума не было, хоть на тризну по князю чуть ли не весь Кияр пришел: ворота крепости и дворца открыты были для всех желающих.