Время делать ставки
Шрифт:
…Откровенно говоря, я не сразу его узнала. Сейчас в его фигуре было столько же осознания собственной важности, сколько забитости и какой-то… приплющенности, что ли, в пору двух наших встреч в подъезде, где жил Серебров, а также и ныне здравствует Абрам Ицхакович Гирин. Я улыбнулась и произнесла:
— Здравствуйте, доктор Лакк.
Замечательно, что он меня не узнал. Или сделал вид, что не узнал.
— Не имею чести, — несколько визгливо ответил он. — Или, пардон, я вас лечил?
— Петр Петрович, а как вы оцениваете состояние вот этого
Доктор Лакк важно посмотрел на Родиона поверх очков, а потом ответил с подпрыгивающими нетерпеливыми интонациями, встречающимися в голосе у щенка, поедающего мозговую кость:
— А, черепно-мозговая? Его около недели назад привезли, так? Припоминаю. Ну что могу сказать? Пока что ничего обнадеживающего, но и — ничего страшного, да! По крайней мере, по крайней мере — ваш друг вне опасности. Так что ждите, пока он придет в себя.
Что-то тупо дернуло в горле. Я невидяще посмотрела на доктора Лакка. Он, верно, уловил в выражении моего лица, что до меня не дошел смысл сказанного, и потому повторил еще раз. А потом вышел. Но я уже не заметила этого.
«Ваш друг вне опасности. Ждите, пока он придет в себя…» — и другое: ВАШ РЕБЕНОК ВНЕ ОПАСНОСТИ. ЖДИТЕ. Именно так гласила записка, подброшенная Клепиным после исчезновения Илюши. Ну что же! В этом деле для меня почти не осталось тайн. В теории.
Посмотрим, что будет на практике…
— Вместо того чтобы заниматься серьезным делом, — ворчал Сванидзе вечером того же дня, — я сижу тут с тобой в машине и выслеживаю этого твоего доктора Лакка. И фамилия-то какая-то идиотская.
— Не идиотская, а финская, — отозвалась я. — Навела справки. Он, оказывается, по отцу финн.
— Финны все алкоголики, — бубнил Берт Эдуардович, — я как бываю в Питере, то всякий раз, когда встречаю пьяного в дым, знаю, что это — финн.
— Да ладно тебе на финнов-то тянуть, — отмахнулась я. — Стоп! Вот он вышел. Если сейчас не поедет к Гирину, можешь меня распять.
— Или раз шесть, — буркнул Сванидзе. — Ладно, поехали за твоим финном. А почему ты думаешь, что он едет к Гирину?
— Тоже навела справки. Так вот, агентура в гиринском дворе сообщила, что этого Лакка видели входящим в подъезд, где живет Гирин и жил Серебров, почти каждый день. Что это он так зачастил?
— А у тебя есть предположения? — всполошился Сванидзе. — Кто тебе сказал, что он того… каждый день?
— Есть такой — Антон Антоныч Бородкин. Пенсионер. Так вот он мне и сказал. Антон Антоныч все знает. Вот он отслеживает всех соседей и посторонних. Кто куда, кто к кому…
— Кто — кого, — мрачно продолжил Сванидзе. — Странно только, что такой наблюдательный товарищ не заметил, как Илюша Серебров вышел из подъезда и что с ним случилось.
— А у него уважительная причина. Он в этот самый момент направлялся в магазин за пивом. В тот самый магазин, куда шел Илюша. Но он предусмотрительно оставил, что называется, агента — дворника Калабаева. Правда, тот был пьян и ничего не видел, кроме грязной синей «восьмерки», принадлежавшей некоему Гнилину. То есть он думал, что это Гнилин, и еще удивлялся, что тот с трудом поднимает шлагбаум, хотя обычно делал это с легкостью. А это был не Гнилин, а как раз Лакк. Вот такие дела.
— И ты думаешь, что Лакк причастен к исчезновению Илюши? Что он его похитил?
— Причастен — да. Но похитил — нет, он его не похищал.
— Говоришь загадками. А как же тогда?..
— Сейчас разберемся. Ведь уже подъехали почти. Оставим машину тут. Видишь, как он пыжится со шлагбаумом? Вот то-то. Поднять шлагбаум некому, дворник Калабаев-то зарезан.
— Что, ты думаешь, и его Лакк?..
— Не гони лошадей, Берт Эдуардович. Пойдем-ка лучше за нашим клиентом. Видишь, как он бодренько подруливает к подъезду Гирина. Навострился, привычку приобрел. А ведь двенадцатого толком не умел…
— Двенадцатого? Когда пропал Илья?
— Вот именно. Ну, пошли за ним. Он наверняка к Гирину.
— Но что он там делает, у Гирина-то?
— Постой. Выждем. Выкури сигарету, и пойдем. Позвоним в дверь, и ты попросишь у Гирина… ну, градусник. Если он, конечно, не откроет. А если откроет, то сразу войдем и спросим доктора Лакка. А если совсем повезет, застанем его при исполнении.
Второй вариант — без вопросов о градуснике — прошел. Я молча отодвинула в сторону Абрама Ицхаковича и ринулась в квартиру. Гирин, мне кажется, даже потерял дар речи, потому что в ближайшие полторы секунды я не услышала в спину ни одного нарекания. Но когда дар речи к нему вернулся…
Впрочем, это не помогло. Я вошла в проходную комнату, гостиную, где Лакка не увидела. Я решительно направилась к двери, ведущей в спальню. Дверь отворилась. Я бесшумно проскользнула внутрь и — увидела Лакка. Он склонился над изголовьем лежавшего на постели человека. Всклокоченные темные волосы, бледная кожа, бинтовая повязка. И — это был ребенок. Я неслышно шагнула и заглянула в лицо лежащему. Я ни разу не видела его вживую, но тотчас же узнала.
Это был Илюша Серебров.
18
— Ну что же, любезный Петр Петрович! — громко проговорила я. — Мои догадки оказались верными, и, не скрою, я этому очень рада!
Лакк вскинулся всем телом и затрясся. Затрясся, еще не видя меня, но, очевидно, на этот раз узнав по одному голосу. Я продолжала, не обращая внимания на то, что в дверях комнаты буквально окаменели Сванидзе и мгновенно прекративший свои словоизлияния Абрам Ицхакович Гирин.
— Мне следовало догадаться еще раньше, что мальчик, которого мы ищем вот уже больше десяти дней, никуда особенно не пропадал, а лежит буквально в нескольких метрах от собственной квартиры. Не надо смотреть на меня такими отчаянными глазами, гражданин Лакк! В больнице вы, кажется, были очень важный деятель, а тут вдруг склеились. Не надо. Возьмите себя в руки! Не моргать! Лучше рассказать все начистоту.