Время действовать
Шрифт:
— Бертцер много знал. Это ты его надоумил, а? Ты ему сообщил все, что узнал?
Тарн мял пальцами шляпу и молчал.
— Ты все время у меня на пятках сидел, — зло сказал я.
Он холодно посмотрел на меня:
— По большей части я шел впереди тебя.
— Ответь мне тогда на один вопрос: кому звонил Юлле? Когда ознакомился с дискетой.
— Твоему доброму другу, Бертцеру.
— Ты уверен?
Тарн кивнул:
— Бертцер сам об этом рассказал. Он сказал также, что сделал ошибку: позвонил в «Сентинел». Но позвонил не владельцу, Густаву Даллю. И
Я пожал плечами.
— Я его отпустил. Не хотел стрелять в еще одного.
Мы постояли молча. Где-то далеко завыли сирены. Я устало зажмурился, подставив лицо теплым лучам солнца.
Очень не хотелось оставаться здесь. Хотелось уехать отсюда. Впереди была лишь унылая развязка. Длинные объяснения с людьми, которые не принимают простых фактов, потому что простые факты могут показать, какие эти люди дураки. Длинные цепи лжи держатся на незнании других людей.
— Так кто же убил Юлле Боммера? — спросил Тарн. — Ты? Ведь ты действовал так неуклюже. Бертцер? Ведь он был слишком любопытен. Роланд Ханссон? Ведь он испугался. Или Густав Далль? Ведь он не мог позволить, чтобы у него на пути встал такой незначительный человек, как Юлле.
Я плюнул в сторону светлоглазого ирландца, лежавшего на гравии.
— Вот кто убил Юлле Боммера, — сказал я.
— А кто его туда доставил?
— Ролле Ханссон, — сказал я. — Ролле Ханссон все спланировал. Ему нужен был специалист по броневикам, а в ИРА их много.
Сирены звучали все ближе. Почему они так торопятся? Ведь все уже кончено, пришло к завершению, осталось в прошлом. А какие-то неуклюжие легавые упирают палец в кнопку и выдрючиваются вовсю.
— Может, лучше дать легавым успокоительное? — сказал я.
Тарн меня не слышал.
— Зачем ты все это натворил? Зачем ты действовал так чертовски жестко?
Зверь обтер ирландцу лицо и дал ему воды. Кнаппен их фотографировал. Янне, улыбаясь, похлопывал по денежным мешкам в багажнике «вольво».
— Да наплюй ты на них! — крикнул я ему. — Ты и так немало загреб — ведь «Утренняя газета» котируется по сто шестьдесят восемь крон.
Потом я повернулся к Тарну.
— А затем, что я хотел знать истину, — сказал я.
— Истину? — Тарн захохотал. — Полную истину? Точный анализ всех относящихся к этому фактов, на все сто процентов?
— Ну!
— Никакой истины не существует. Есть только различные толкования того, что произошло. То толкование, которое подходит самым сильным и влиятельным, становится в конце концов общепринятым. Всегда в конце концов.
Он достал из кармана пачку сигарет. Движения были сердитые, порывистые.
— Тарн, успокойся.
— Знаешь, что такое истина в «Утренней газете»? — Он наставил на меня сигарету. — Так вот, это все, что подтверждает предрассудки читателей. Все, что дает этим чертям утешение. Все, что убаюкивает их, внушая ощущение безопасности. Все, что обеспечивает им алиби в ситуации, когда они пальцем о палец
— Успокойся, — снова сказал я.
Но я знал, что именно его злит. Завтра я буду читать в «Утренней газете» то, что он напишет, читать и смеяться. Это его и злит.
— Тетушкина журналистика! — уже кричал он, перекрывая сирены. — Низкая интеллектуальная, но высокая каудальная мобильность!
— Что такое каудальная?
— Это из латыни, — отрезал Тарн. — Кауда означает хвост.
Они подъехали и поднялись на бугор — впереди полицейские, за ними «скорая» из аэропорта. Полицейская машина ехала по гравию медленно и остановилась, уступая место «скорой помощи». Двое полицейских вылезли из автомобиля.
Оба в черных кожаных куртках, в черных перчатках. На лицах профессиональное выражение — мрачная серьезность и полное отсутствие интереса к чему бы то ни было. Они думают, что это внушает уважение.
Пистолеты свои они держали наготове.
— Боже милостивый, — сказал я.
Зверь громко рассмеялся. Зубы вызывающе сверкали в черной бороде. Кнаппен ухмыльнулся и поднял камеру.
Тарн направился к обоим полицейским. Он указал на ирландца:
— Этот человек ранен...
— Стой! Не двигаться!
На Тарна нацелились два пистолета. Он растерянно остановился и медленно поднял руки.
— Но я журналист из «Утренней газеты»...
— Насрать нам на это, будь ты хоть сам Бог-отец. Не двигаться!
Это крикнул старший из полицейских, тот, у которого на кожаной куртке больше знаков различия. Высокого роста, с широким лицом, тонкими губами и маленькими глазками.
«Скорая помощь» остановилась. Два одетых в белое парня не решались выйти наружу.
— Не смешите людей, — сказал Тарн. — Забирайте двух задержанных грабителей. Того, что лежит, надо отправить в больницу.
Большой полицейский подошел вплотную к Тарну. Свой пистолет он держал дулом вверх.
— Заткнись, — негромко сказал он. — Никакие журналисты-сволочи тут командовать не будут. — И вдруг улыбнулся: — Кстати, от тебя пахнет алкоголем.
Тарн подобрал губы. Я видел, что Кнаппен все еще снимает.
Большой полицейский медленно обернулся.
— Так, — сказал он, осознавая ситуацию. И указал пистолетом на Зверя: — А что тут делает этот?
Я уже не мог сдерживаться.
— Ты хочешь сказать — этот черномазый?
Зверь захохотал, широко и весело.
Внезапно второй полицейский вскрикнул:
— Он вооружен!
Оба пистолета уставились на Зверя. Большой полицейский рухнул на корточки. Второй укрылся за автомобилем.
— Не двигайся, Зверь! — сказал я. — Стой совершенно спокойно. Эти бабы начнут стрелять, если ты хотя бы моргнешь.
Большой полицейский повернул голову и посмотрел на меня долгим взглядом. Зверь пожал плечами, улыбаясь, и медленно поднял руки вверх.
— Ты, заткнись, — сказал мне большой полицейский.