Время «Икс»: Пришельцы
Шрифт:
— Убить вас?
— Да, голыми кулаками. Мы здорово подрались тогда. Я был вдвое старше и вдвое выше его, но он всегда был крепким мускулистым парнишкой, очень сильным, а я этим не отличался. И вдобавок он обрушился на меня, точно пушечное ядро, без малейшего предупреждения, повалил, уселся на грудь и разукрасил всю физиономию синяками, прежде чем я понял, что происходит. Здорово отделал меня, маленький придурок. Ну, потом я все же столкнул его с себя и ударил ногой — вот как я разозлился,— но он тут же вскочил и снова бросился на меня, размахивая руками, лягаясь и кусаясь, как безумный. Я держал перед собой руки, не давая ему дотянуться до меня, и говорил, что если он не уймется, я зашвырну его
— А отец?
— Его тогда не было дома. Шел тысяча девятьсот пятьдесят пятый год, в мире творилось что-то ужасное, и его отправили в так называемую Западную Германию. У нас там были военные базы. Спустя несколько месяцев наша мать, я и Майк — Ли тогда еще не было на свете — поехали к нему, и прожили там пару лет,— Полковник улыбнулся,— Майк единственный из нас быстро заговорил по-немецки. Сначала, конечно, он выучил все грязные слова. Люди на улицах прямо рты раскрывали, когда он срывался с цепи. Ох, какой же он был необузданный! И все же, думаю, эти отличия не затрагивали самых глубин. Когда пришло время Вьетнама и парни стали отращивать длинные волосы, курить наркотики и носить чудные разноцветные одежды, можно было ожидать, что Майк тоже потянется к хиппи, а вместо этого он стал пилотом и принимал участие в военных действиях. Ненавидел войну, но считал это своим долгом человека, гражданина и Кармайкла.
— И вы тоже воевали? — спросила Маргарет.
— Да. Конечно. И тоже возненавидел войну, по правде говоря. Но был там.
Она смотрела на него, широко распахнув глаза, как будто он признался, что был в Геттисберге.
— И в самом деле убивали людей? Стреляли в них?
Он улыбнулся и покачал головой.
— Я входил в группу стратегического планирования и не принимал участия в военных действиях. Но все же не могу сказать, что мне незнаком звук пулеметной очереди.— Полковник на пару секунд снова закрыл глаза.— Проклятье, это была отвратительная, грязная война! Все они хороши, но эта была особенно мерзкая. Однако приходится делать что тебе приказывают, и не жаловаться, и не задавать вопросов, потому что без этого невозможна цивилизованная жизнь — без того, чтобы кто-то поступал нецивилизованно, когда в этом возникает необходимость. Так обычно бывает.
После небольшой паузы он снова заговорил.
— Мне не раз приходилось поступать нецивилизованно во Вьетнаме, так часто, что с головой хватит. Спустя несколько лет после войны я взял отпуск и вернулся домой, получил степень за свои азиатские научные исследования и кончил тем, что стал профессором в Вест-Пойнте. На протяжении десяти лет я видел Майка, может, раза три-четыре. Фактически, я ничего не знал о его жизни. Потом моя жена заболела, я вернулся в Калифорнию, в Санта-Барбару,— там у нас земля, которая принадлежала ее семье,— и вот тут-то выяснилось, что Майк совсем рядом, живет в Лос-Анджелесе и женился на этой своей Синди, такой странной, чересчур современной, настоящей хиппи. Он хотел, чтобы я полюбил ее. Я пытался, Маргарет, я пытался! Клянусь, это правда. Но мы принадлежим совершенно разным мирам. Нас объединяла лишь любовь к Майку Кармайклу.
— Пегги.
— Что?
— Так меня зовут. Пегги. На самом деле никто не называет меня Маргарет.
— А, нуда… Понимаю. Хорошо. Пегги.
— А она любила вас?
— Синди? Понятия не имею. Она была со мной достаточно вежлива. Старое напыщенное ничтожество, брат ее мужа. Уверен, я в такой же степени казался ей марсианином, как она мне. Мы целую вечность не встречались. Так лучше, считал я. По большей части мы оба делали вид, что другого просто не существует.
— И все же вчера утром, в самом конце совещания, вы спросили у этого генерала, нет ли способа вырвать ее из рук Пришельцев.
Полковник почувствовал, как вспыхнули его щеки. Черт, и зачем только она вспомнила об этом… идиотизме?
— Глупо с моей стороны, не правда ли? Но каким-то образом я почувствовал себя в долгу перед ней, почувствовал, что должен попытаться выцарапать ее оттуда. Что ни говори, она член моей семьи. И нуждается в помощи. Ну вот я и спросил. Разве это неправильно?
— Но ведь она добровольно осталась,— напомнила ему Пегги.
— Да. Действительно, добровольно. Вдобавок Майк мертв, и ей не к кому возвращаться. И кроме всего прочего, мы не знаем, как забрать ее оттуда, даже если бы она просила нас об этом, а она не просит. Вот это и есть традиционное мышление в действии, понимаете, Пегги? Коленный рефлекс добродетельного человека. Моя невестка в опасности, или, по крайней мере, так мне кажется. Значит, я должен обратиться к власть имущим и спросить: «Может быть, существует способ?…»
Он резко замолчал. Лампы на борту самолета погасли.
И не только те, большие, которые были укреплены над головой, но даже маленькие, вспомогательные, тянущиеся по сторонам от прохода на уровне пола,— вообще все, которые до этого были в поле зрения. Пассажиры сидели в полной темноте внутри герметически закрытого металлического цилиндра, летящего со скоростью около сотни миль в час на высоте в тридцать пять тысяч футов над поверхностью Земли.
— Двигатель отказал? — на удивление спокойно спросила Пегги.
— Очень странно, если так,— ответил Полковник.
Голос со стороны кабины произнес:
— Эй, народ, у нас тут кое-какие проблемы.
Это был младший помощник. Он явно старался, чтобы его голос звучал бодро, но чувствовалось, что он напуган. Полковнику и самому стало не по себе, когда он услышал то, что сообщил этот человек. Все электрические системы, сказал он, одновременно вышли из строя. Не работает ни один прибор, включая навигационные и те, которые отвечают за подачу топлива в двигатели. Фактически реактивный самолет сейчас превратился в огромный планер и летел исключительно по инерции.
Они находятся где-то над Южной Невадой, сказал помощник. И похоже, внизу тоже возникли проблемы с электричеством, потому что все огни в Лас-Вегасе погасли несколько мгновений назад. Снаружи царила такая же тьма, как и в самолете. Но понять, что происходит, не представлялось возможным, потому что радио тоже, конечно, не работало, равно как и все остальные устройства, обеспечивающие связь с землей.
«Можно считать, что мы покойники,— подумал Полковник, слегка удивляясь собственному спокойствию.— Интересно, сколько времени самолет такого размера может лететь по инерции в верхних слоях атмосферы до того, как начнется свободное падение? И даже если пилот попытается каким-то чудом посадить его, как можно управлять самолетом, когда один из важнейших компонентов управления отказал? И куда он приземлится в абсолютной темноте?»
И вдруг лампы вспыхнули снова, осветив младшего помощника, стоящего рядом с дверью кабины,— бледного, дрожащего, со следами слез на щеках. По громкой связи послышался голос пилота, добрый старый твердый голос, лишь слегка подрагивающий:
— Ну, люди, понятия не имею, что случилось, и не хочу дожидаться, пока это повторится. Будем производить аварийную посадку в Навигационном военном центре. Пристегнитесь и покрепче ухватитесь за что-нибудь.
Они благополучно приземлились за шесть с половиной минут до того, как свет погас во второй раз.