Время ландшафтных дизайнов
Шрифт:
– А могу я остаться? – Он говорит это робко и неуверенно.
– Не можете, – отвечаю я. – Все будет в порядке. Я спокойно отлежусь, а с вами я буду нервничать.
Он ушел, и я тут же уснула. Спала я долго и крепко.
Утром Алиска мне сказала, что звонила мама, но умница-девочка пугать бабушку не стала, а сказала, что у меня с вечера болела головка, и я приняла таблетки.
– Я не пойду в школу, – кричит она мне из кухни. – Сейчас я заварю чай и сделаю быструю кашу.
– Не надо кашу. Только чай.
Я плетусь в ванную. В общем все в порядке,
– Ты так тихо спала, что я думала, что ты умерла. Не спи так больше. Я ведь тебя так люблю. Этот дядька оставил свой телефон. Мне даже хотелось ему позвонить. Он же тебя на руках принес.
– Ты, надеюсь, не звонила?
– Нет. Ты вздохнула и повернулась на подушке. Он тебя нашел во дворе или где?
– Нет. Это знакомый моей мамы. Он меня провожал.
– Он говорит, как иностранец.
– Он такой и есть. Да ну его! Не хочу о нем говорить.
Звонит мама. Кудахчет. Но прийти не предлагает. У них, оказывается, с Владимиром экскурсия по Москве. Он заказал машину.
– Пожалуй, я надену ту блузочку, что ты вчера нашла, и синюю юбку.
– Правильно, – говорю. – Только не забудь о туфлях. И сообрази сумочку.
– Надо порыться, – отвечает мама.
И тут – о сволочизм! – я вспоминаю его губы, его тело, вдавленное в меня, кончик его языка, который тыкался мне в зубы. И я загораюсь снизу. Этого я от себя не ожидала, это предательство тела, гнусной плоти, заявляющей свои права. Да пошла ты к черту – кричу я ей про себя – найду я тебе копальщика, дай встать на ноги, но этот тип – табу. Я ненавижу ядерщиков, ненавижу бразилианцев – или как их грамотно называть? – я ненавижу мужиков, нападающих из-за угла, я ненавижу чужих кавалеров, траченных молью.
Помогло. Несколько «ненавижу» победили позывы плоти. Пошел он к черту, варяжский гость! Не хватало его! Бедная моя мамочка в блузочке с косыночкой в конопушках. Тебе бы сказать – ты бы выскочила на полной скорости из машины, в которую тебя посадил этот фальшивый хитрун. Но весь кунштюк в том, что ты никогда этого не узнаешь. Лучше я съем свой язык.
Я снова уснула и снова долго спала. Вечером я уже вполне бодро шла в туалет, постирала трусики и выпила чашку бульона. Умница Алиска разморозила и отварила курицу.
Вечером мне мама по телефону взахлеб рассказывала про замечательный день, про браслет, который ей купил Володя, и про дивный напиток «Кампари».
– Ты когда-нибудь пробовала?
– Когда-нибудь, – отвечаю я.
– Кстати, ты мне так и не сказала, как он тебе показался? Вы ведь вечером немножко погуляли?
– Мама! – говорю я. – Не разобралась. Эти хорошо упакованные иностранцы для меня – вещи в себе.
– Не говори так. Он остался русским. Щедрый. Сильный. Умный.
– Ну и слава Богу! Мне-то что?
– Ты ему понравилась. Он говорит, что мы похожи.
– Но это-то глупости!
– Может, со стороны виднее?
Мама рассказывает всякие мелочи, бедная моя мама! Она столько лет не выходила дальше двора и булочной! Она потрясена открытыми на улице кафешками. «Такие красивые белые стульчики!» Мама не спрашивает, как я себя чувствую, – подумаешь, ерунда, голова болела, она сообщает, что теперь они поедут в Коломенское. Послезавтра. Завтра у Володи деловая встреча.
Утром я провожаю Алиску в школу. Она долго меня обнимает и просит ничего не делать и никуда не ходить. «Почитай детектив, – говорит она. – Или уже ничего не осталось?
– Осталось, осталось, – смеюсь я. – В конце концов прочту еще раз. Все равно ведь не помню.
– Но ведь, кто убил, помнишь?
– Эта да. Но каждый раз не помню, как к нему добрались.
– Не выходи! – строго наказывает Алиса.
А через час в дверь звонит ядерщик. Мать честная, как это я не сообразила, что это я – деловая встреча. В руках у него цветы и огромный сверток. Я отступаю очень далеко, давая возможность ему пройти.
Он оставляет сверток на диване и прямиком лезет целоваться. Большие ухоженные протянутые руки. Обшлага рубашки сверкают не по-нашему. Уши – уши не Каренина. Такие мощные, прижатые и только мочки мяса слегка топырятся.
– Сядьте, – говорю я ему. – И замрите. Иначе я позвоню маме.
– Ингочка! Какая глупость! При чем тут мама? Ну сообразите, что вы ей скажете. Ваша мама – прелестная женщина, но я хочу вас, как мальчишка. И вы меня хотите. Я это чувствую телом…
И я подымаю телефонную трубку. Понимаю, что сейчас он будет у меня ее вырывать, борьба рук и прочее, прочее. И я кричу ему в близкое лицо самым противным своим голосом:
– Сядьте на место. И слушайте меня…
Я говорю ему про Игоря, которого как бы жду, которого как бы люблю. В информации, полученной от мамы, Игоря нет. Гость обескуражен. Он выспрашивает подробности, и я плету ему незнамо что… Работа в Германии. Он приезжает через месяц. Мы женимся и уезжаем. Потом я забираю маму.
– Вот почему я тороплюсь с опекунством и переездом. (Хотя какое это имеет отношение к делу – непонятно.) Весь расчет на глупый иностранный ум, которому особенности нашей жизни не постичь.
– Вы взрослая женщина, Инга, и у вас ребенок. Я вам очень предлагаю все взвесить. Я стабилен. Мне уже не надо ничего доказывать. Я не слепой котенок, который ищет носом блюдце. Так выглядят все ваши эмигранты, Инга. Вам надо очень подумать. Дайте мне координаты вашего Игоря. Я могу узнать, каков он в бизнесе. Каковы его шансы? В Германии у меня родственники.
И он, сволочь, лезет в карман за записной книжкой.
– Если не получится, – отвечаю я, – он возвращается в свою фирму. Она выровнялась после дефолта. Если честно, мне этот вариант даже ближе. У меня хорошо сейчас идут дела. – И я гоню пургу про ландшафты, рисованные чашки, студию в школе и приглашения на разрыв во все глянцевые журналы. Я такая бизнес! Я такая вумен! Что, кажется, переборщила масла в картине.