Время легенд (сборник)
Шрифт:
— Кто заставлял тебя страдать? Кто?
— Никто, — быстро ответила Слоун так быстро, что это не укрылось от Джордана. — Не спрашивай…
— Тот, кто боится пережить страдание, непременно испытает его снова. Знаю по собственному опыту. Не бойся, расскажи мне о своей боли.
— Не надо об этом, Джордан.
— Послушай, Слоун, настоящая любовь немыслима без доверия друг к другу. Ты мне доверяешь?
— Я верю тебе. Всем сердцем.
Джордан поцеловал ее.
— Джордан, я люблю тебя, — повторила снова Слоун, — но
— Как именно?
— Это длинная история.
— Но у нас много времени.
Слоун отрицательно покачала головой.
— Не сейчас, Джорди. Я не могу, еще не могу. Запасись терпением. Хорошо?
Джордан положил ей руки на плечи.
— У меня и впрямь было замечательное детство, но потом жизнь не раз жестоко била и меня, Слоун, на том пути, которым я пошел. А это только мой путь, я его сам выбирал.
— Но ты все же знаешь, какими могут быть добрые человеческие отношения…
— Знаю, любовь моя. — Джордан схватил ее, поднял на руки. — И клянусь, покажу тебе, что это такое.
Тревис с Кэппи и двумя конюхами отправились в Уэст-Тизбери. Джордан и Слоун предпочли прогулку верхом. Слоун не могла нарадоваться, как быстро вспомнила уроки верховой езды, которые она брала еще подростком, на лошади чувствовала себя уверенно, вполне уверенно. Все утро они много ездили верхом, потом пошли пешком, отпустив лошадей попастись.
— Расскажи, что это за места, ты ведь все здесь знаешь. Со времен своего безоблачного детства.
— Когда чем-то обладаешь от рождения, принимаешь все как само собой разумеющееся! — Джордан смутился. Где-то подобранной длинной палкой он ворошил листья, желтым ковром лежавшие под ногами, — осень пришла на остров, в штат Массачусетс, все деревья, кроме сосен, пылали желто-красным огнем. Солнце теперь легко пробивалось сквозь поредевшую листву, оно освещало лицо Слоун, и Джордан подумал, что эта женщина, его дорогая женщина, — из совершенно другого мира, ему почти неведомого. И не хочет об этом мире рассказывать.
— Расскажи мне о своем детстве, Слоун. Ведь остались у тебя какие-то воспоминания?
— У меня было детство, каким его обычно изображают в сером бытовом кино: неудачная женитьба, непослушные дети, трудная жизнь — такие фильмы, к сожалению, основаны на реальности. Помню свое ощущение: я в тюрьме. И любой ценой, во что бы то ни стало стремлюсь убежать из нее… И позже, знаешь, я стала думать, что мысль стать писательницей зародилась у меня исподволь еще в детстве…
— Чтобы дать выход эмоциям, жажде свободы?
— В какой-то степени. Но больше, честно признаюсь, из-за денег. Как попытка вытащить счастливый билет в новую, лучшую жизнь.
— И получилось? Как ты думаешь?
— Уверена, что вполне. Мне нравится,
— И все же?
— Почему ты всегда подозреваешь, что я что-то недоговариваю?
— Инстинктом чувствую, наверное…
— Я люблю то, что я делаю, и мне нравится быть в центре внимания, быть звездой. Вначале было очень трудно. Даже после первого успеха мы с Тревисом еще долго жили бедно. И, кстати, без малейшей уверенности в завтрашнем дне. Я тогда вовсю занимала деньги, и большая часть первого гонорара пошла на долги. Даже Кейт давала мне взаймы.
— Но ты же справилась со всем этим!
— Да, справилась, я поняла, что можно выжить в этом мире, поняла довольно рано, что для этого нужно прежде всего — расстаться с иллюзиями. И от много в жизни отказаться. Довольно скоро поняла: чтобы выпустить книгу, недостаточно только писать, сидеть за машинкой.
— Что же надо еще?
— Продаться самой! — Слоун подавила горький смех, вырвавшийся у нее при виде напряженного лица Джордана. — Думаю, что Мольеру удалось выразить это лучше, чем мне. «Сначала, — сказал он о своих пьесах, — делаете их по любви, потом — ради нескольких самых близких друзей, потом — за деньги». Когда я стала зарабатывать деньги, я уже не принадлежала себе. Не я решала, что мне говорить, что надевать, как вести себя, — у меня иногда возникало ощущение нереальности бытия, я мучилась, размышляя, где же «я» настоящая, есть ли вообще это «я», осталось ли от меня хоть что-нибудь.
Джордан был и удивлен и тронут исповедью Слоун. Он снова взял ее руки в свои:
— Я знаю теперь, какая ты настоящая, я сделаю все, чтобы помочь тебе.
Да, ей была нужна его любовь, его любовь как поддержка. Именно его и — ничья больше.
Через два дня Джордану, позвонил Хильер:
— Джордан, ты мне нужен в Чикаго, и как можно быстрее. Когда приедешь?
— Не сейчас. Сейчас я не могу. — Джордан отвечал спокойно. — Мы же договорились, помните?
— Помню, помню… Не стал бы тебя беспокоить, но с Уитни неприятности, он вышел из строя как минимум на две недели.
— Что с ним? — спросил Джордан упавшим голосом.
— Оборвалась подпруга, он упал очень неудачно. Сломаны ребра и повреждено плечо. — Хильер помолчал. — А теперь скажи, когда ты приедешь?
— Сегодня вечером. Сейчас узнаю, что с рейсами. Но в любом случае — не позже завтрашнего утра.
— Не позже. Спасибо. — В трубке послышались короткие гудки отбоя.
Да, если Хильеру что-то нужно, он добивается своего — тут не о чем говорить. Но Джордана в данный момент взволновало не это, хотя он автоматически отметил про себя настойчивость Хильера, — взбудоражило его известие о Лэнсе. Что же с ним произошло?