Время, Люди, Власть. Воспоминания. Книга 1. Часть 1

Хрущев Никита Сергеевич

Говорит: "Вот травят меня за то, что я веду борьбу с врагами народа". Я ей сказал, что она должна более трезво оценивать отношение к ней: "Люди избегают вас, потому что те, кто с вами знаком, как правило, арестовываются.

Поэтому-то они вас боятся и избегают".

Как приехал я в Москву, Сталин сейчас же спросил меня о Николаенко, и я высказал ему свое впечатление, что такому человеку нельзя доверять, что это больной человек, совершенно незаслуженно обвиняет людей в украинском национализме. Сталин вскипел и очень рассердился, напал на меня: "Вот, недоверие у вас к такому человеку, это неправильно". Все повторял свое:

"10% правды - это уже правда, это уже требует от нас решительных действий, и мы поплатимся, если не будем так действовать". Одним словом, толкал меня к тому, чтобы я отнесся к Николаенко с доверием. Я рассказал ему также, как обижается она на отношение

к ней командиров. Сталин начал шутить: "Что ж, надо подыскать ей мужа". Я говорю: "Такой невесте подыскать мужа - это очень опасно, потому что муж уже будет подготовлен к тому, что ему через какое-то время надо садиться в тюрьму, поскольку она его, безусловно, оговорит".

Вернулся я в Киев. Опять приходит ко мне Николаенко и докладывает, убежденно так докладывает, что возглавляет националистическую контрреволюционную организацию на Украине Коротченко, что он националист и прочее.

"Знаете, - отвечаю, - товарищ Николаенко, я много лет знаю Коротченко, и Сталин его знает. Коротченко по национальности украинец, но по-украински он и говоритьто по-настоящему не умеет. Язык у него - суржик (так называют в народе мешанину украинского, русского и белорусского языков). Поэтому никак, никак не могу я с вами согласиться". Она тут стала очень нервничать и уже на меня косится. Вижу, что она уже и ко мне относится с недоверием: дескать, покрываю националистов. Заплакала она. Говорю: "Успокойтесь. Вы получше продумайте дело.

Нельзя так о людях говорить, которых вы не знаете. Ведь Коротченко вы, конечно, не знаете, а уж данных у вас вообще нет никаких. Это просто ваше умозаключение, и оно совершенно ни на чем не основано, неправильно".

Ушла она. Но я знал, что она напишет Сталину. Через какое-то время звонит из Москвы помощник Сталина Поскребышев насчет того, что Николаенко прислала письмо Сталину, где она разоблачает Коротченко и кого-то еще. Отвечаю, что ожидал этого: "Ждите теперь, что она напишет, будто и я украинский националист".

И действительно, спустя какое-то время она вновь пришла ко мне, опять я не стал соглашаться с ней, и тут она написала заявление, в котором обвиняла меня, что я покрываю врагов народа и украинских националистов.

Звонит Поскребышев: "Ну, есть уже следующее заявление, и пишет она о вас". Я ему: "Так и должно было быть. Я этого ожидал". После этого письма Сталин стал с большим доверием относиться ко мне касательно Николаенко. Я убедил его, что она не заслуживает доверия, что Каганович ошибся, а она просто сумасшедшая, ненормальный человек. В конце концов завершилось тем, что Николаенко стала проситься на работу с Украины в Москву. Она договорилась в Москве с начальником Комитета по культуре (как помню, у него была украинская фамилия) [127] и уехала. Мы вздохнули с облегчением, и я сказал Сталину, что вот наконец-то она уехала. Он пошутил: "Ну, что, выжили?". Говорю:

127

128 Речь идет о председателе Комитета по делам искусств при Совнаркоме (Совмине) СССР в 1939-1948 гг. М.Б.Храпченко.

"Выжили". А через какое-то время ее послали, кажется, в Ташкент. Оттуда она стала осаждать меня телеграммами и письмами, чтобы вернули ее на Украину.

Но тут я сказал: "Нет! Забирать ее на Украину мы не будем, пускай лучше там устраивается".

Я сказал об этом Сталину, и Сталин согласился и даже шутил по этому поводу. Он, видимо, тоже разобрался в ней...

Такой же случай произошел в Москве, когда на пленуме ЦК ВЛКСМ выступила с разоблачением Косарева и его друзей Мишакова [128] . Косарев был арестован, а Мишакова стала одним из секретарей ЦК ВЛКСМ и была поднята на щит как борец, с которого надо брать пример. Сейчас многим уже известно, что это были ненормальные люди.

128

129 МИШАКОВА О.П.

Мишакова, безусловно, человек с психическим дефектом, хотя и честный, а Николаенко просто оказалась сумасшедшей. Это я узнал, уже будучи на пенсии. Между прочим, она прислала мне новогоднее письмо. Из его содержания любому человеку видно, что автор - сумасшедший.

И еще об одном характерном эпизоде хотел бы рассказать. Однажды был я у Сталина в Кремле, в его кабинете. Там находились и другие лица, сейчас не помню уже, кто именно. Раздался звонок. Сталин подошел к телефону, поговорил, но так как расстояние было довольно порядочное, то его ответы слышны были плохо. Он вообще,

как правило, тихо говорил. А когда закончил разговор, то повернулся и тоже в спокойном таком тоне говорит: "Звонил Чубарь. Плачет, уверяет, что он не виноват, что он честный человек". И сказал он это с таким сочувствием в голосе... Мне Чубарь нравился. Это был простой и честный человек, старый большевик, сам вышел из рабочих. Я знал его еще по Донбассу. Он был председателем Центрального правления каменноугольной промышленности, в котором сменил Пятакова [129] . Когда он приехал в Москву, я поддерживал с ним хорошие отношения. Теперь я обрадовался, что Сталин разговаривал с ним сочувственно и, следовательно, не верит компрометирующим материалам, которые, видимо, имеются и о которых я совершенно ничего не знал; таким образом, Чубарь не находится в опасности быть арестованным. Но я ошибся: теперь-то я могу сказать, что совершенно не знал тогда Сталина как человека. На следующий день я узнал, что Чубарь арестован, а потом уже, как говорится, о нем ни слуху ни духу. Чубарь как в воду канул.

129

130 ПЯТАКОВ Г.Л. (1890-1937) - из мещан, член РСДРП с 1910 г., в 1917 г. руководил борьбой за Советскую власть в Киеве, в 1918 г. председатель Временного рабочекрестьянского правительства Украины, затем был членом Реввоенсоветов ряда армий, с 1920 г. заместитель председателя Госплана РСФСР, заместитель председателя ВСНХ, торгпред во Франции, председатель правления Госбанка СССР. С 1932 г. заместитель (с 1934 г. 1-й зам.) наркома тяжелой промышленности СССР, член ЦК партии с 1923 г., с 1927 г. преследовался по партийной линии как троцкист, исключен из партии в 1936 г. Репрессирован, реабилитирован посмертно.

После смерти Сталина я поинтересовался этим вопросом и обратился к чекистам с просьбой найти того, кто допрашивал Чубаря, кто вел следствие. Меня интересовало, в чем же именно его обвиняли. Генеральный прокурор СССР Руденко [130] сказал мне, что Чубарь ни в чем не виноват и никаких материалов, которые могли бы служить против него обвинением, не имеется. Тогда нашли следователя, который вел дело Чубаря. Я предложил членам Президиума ЦК КПСС: "Давайте послушаем его на Президиуме, посмотрим, что он за человек? Какими методами он заставил Чубаря сознаться в своих преступлениях? Что послужило основанием для расправы с ним?". И вот на наше заседание пришел человек, еще не старый. Он очень растерялся, когда мы стали задавать ему вопросы. Я спросил его: "Вы вели дело Чубаря?".
– "Да, я". "Как вы вели следствие и в чем Чубарь обвинялся? И как он сознался в своих преступлениях?". Тот говорит: "Я не знаю. Меня вызвали и сказали: будешь вести следствие по Чубарю. И дали такую директиву: бить его, пока не сознается. Вот я и бил его, он и сознался". Вот так просто!

130

131 РУДЕНКО Р.А. (1907-1981) - из крестьян, член ВКП(б) с 1936 г., с 1929 г. работал в органах прокуратуры, в 1944-1953 гг. прокурор УССР (в 1945-1946 гг. главный обвинитель от СССР на Нюрнбергском процессе главных нацистских военных преступников), с 1953 г. генеральный прокурор СССР, член ЦК КПСС с 1961 г., действительный государственный советник юстиции.

Когда я услышал, то и возмутился, и огорчился. Я не знал даже, как реагировать. Тогда решили мы провести следствие уже по этому следователю и осудить его за такое следствие. Осудили его, а потом я пришел к выводу, что хотя, может быть, юридически все это правильно, но если рассуждать согласно фактическим обстоятельствам и обстановке, которая была в СССР в те времена, то этот следователь оказался слепым орудием. Ему сказали, что вот враги народа, и он верил партии, верил Сталину. Враги народа не сознаются в преступлениях, поэтому надо выбивать из них признания. Вот он и выбивал, но уже не честным следствием, а палкой. Такие формы следствия применялись в тот период ко всем и к каждому.

Сталин порой применял иезуитские, провокационные методы в беседах. Я уже рассказал о случае с Антиповым и со мной. Тогда Сталин отвернулся, опустил голову и перевел разговор на Москву, на дела, по которым он меня реально вызвал. Не помню сейчас, какие это были вопросы.

Немного мы походили по Кремлю, там тогда разбивали новый сквер. Сталин сказал, что у него ко мне больше нет вопросов, и я уехал. Но я был обеспокоен, какие имелись основания у Сталина? Почему он так сделал? Для чего вообще он это делал? Думаю, что его интересовало, когда он задавал мне вопросы, смотря мне в глаза, как буду я вести себя.