Время нас подождёт
Шрифт:
«Бог, Мишка, протягивает человеку руку всегда! Остается только схватиться за Неё крепко… А для этого нужно осознать, что был не прав и — раскаяться…»
Я вспомнил наш разговор в машине! Весь, целиком!
«Всего-то?»
«Да, но как это бывает нелегко сделать! Гордость мешает… Ты сам-то можешь признаться, что ты был неправ?»
Могу… Сейчас это легко — то, что казалось мне тогда невозможным!
— Архангел Михаил! И ещё, ты, пожалуйста, попроси у Бога, чтобы Он простил меня! Я сильно обидел Его! Пожалуйста…
Я понял, что хотел сказать мне
Я долго ещё шептал что-то, кажется тоже самое, только другими словами, до тех пор, пока силы мои не иссякли, и меня не накрыл густой и зыбкий, как темнота, сон.
Глава 40.
«Что имеем — не храним»
Мне снилось море. Я никогда в жизни его не видел, только на фотографиях и в фильмах, но тут мне снилось оно живое. Был шторм, и по небу двигались быстрые клочки сероватых облаков, то закрывая, то снова открывая яркое солнце. Дул сильный, свежий, но не холодный ветер. Он приносил с собой капельку соли и морские брызги. Волны с грохотом падали на камни, бурлили, переворачивая их, и затаскивали в море, потом снова обрушивались на них. Не все волны были одинаково огромные — были и поменьше: за то время, пока шла большая волна, галька успевала высохнуть на солнце. И снова исчезнуть в сине-зеленой воде…
Я шёл по песку, босиком, в штанах до колена и чёрной ветровке. Свежий ветер трепал её, как флаг на корабле, а мне было тепло и весело. Песок щекотал пальцы. Волосы задирались от ветра. Чайка с тонким писком пронеслась надо мной, и исчезла где-то за серой скалой, на которой росла одна изогнутая сосна. Гибкие её корни выступали из-под земли, цепляясь за острые камни. Зеленые иголки отчетливо вырисовывались на фоне синего неба.
Я был один. Брёл по пустынному пляжу, не зная зачем. Я просто шёл, чувствуя, что должен что-то отыскать, но пока для меня это оставалось загадкой. Один раз нашёл ракушку — пустую, перламутровую, маленькую… Сунул в карман ветровки и пошёл дальше.
Иногда волны лизали мне ноги. Они были прохладные и мягкие, и я не чувствовал никакой усталости. Когда я обошёл скалу с одинокой сосной, то вспомнил, что иду к своему дому — он стоит где-то дальше, за лесом, на высоком берегу. Ждет ли меня кто-то? Или нет? Я не знал. Кажется, когда-то меня там ждали, но теперь дом был пуст — так чудилось мне, пока я брёл по песку, навстречу ветру. Я должен был дойти до него, чтобы посмотреть, узнать, быть может, там ещё кто-нибудь остался.
Один раз я наткнулся на воробья. Откуда он взялся здесь? Он застрял между камней и мог погибнуть от сильной волны… Я поднял тяжелый камень, взял взъерошенную птицу на руки и бережно понёс её на прибережную траву. Он оказался лёгким, как пушинка, тёплым и маленьким, как частичка моего сердца… Наверное, лучше, чтобы я донёс его до дома, если он вдруг не надумает улететь.
Пока я нес его, прикрывая от ветра и брызг, в душе слабым родничком пробилось воспоминание о том, что когда-то давным-давно мне отчаянно хотелось так же греться в чьих-то сильных и заботливых руках… Маленькая птица притихла в моих ладонях и доверчиво вертела круглой головкой с чёрными, как бусинки, глазками.
Кто-то окликнул меня с берега. Эхо слилось с шумом волны, и я не расслышал слов. Волна с грохотом понеслась навстречу, разбилась о камни, окатив меня с ног до головы крупными брызгами. Я рассмеялся и отбежал подальше, прикрыв руками воробышка. Кто-то снова окликнул меня…
— Э, да проснись же ты!
— Слышь, чё это он?
Море покачнулось, но мне так не хотелось просыпаться — сейчас бы ещё пробежаться по мокрому песку…
— Лис, он что-то совсем умотался… Как бы не того… Пешкин, эй, как тебя там! Миха!
В лицо мне брызнула холодная вода, и сон совсем пропал. Я увидел перед собой четыре испуганных глаза, бледные лица, почувствовал, как затекли руки и неожиданно для себя охнул и снова закрыл глаза.
— Да ты щас всю воду на него выльешь! Погодь… — кто-то шлепнул меня по щекам. — Пешкин, ау!
Тогда я снова открыл глаза — заморгал. И увидел уже обычные угрюмые лица Лиса и Рудика. Горел фонарь, и все было также, и я был не на море, а в подвале. Голова почему-то гудела.
— О, очухался! Блин, Пешкин, ты что, вообще? Мы тут полчаса, как тебя трясём!
— Да развяжи ты его! — сказал Рудик. — Ты видишь, он никакой совсем. Пусть поест!
Лис нерешительно стал искать концы веревки…
Я молчал, наблюдая за его действиями. Мне снова захотелось спать, как только я это все увидел. Что от них ещё можно ждать? Ладно, хоть Перца нет, но кто знает, когда он заявится?
Через несколько минут Лис выпрямился и встал рядом с Рудиком. Глянул на меня:
— Слышь, Рудик, а чего он не встаёт?
— Не знаю… — Рудик наклонился ко мне. — Эй ты, вставай! Слышь, давай, шевелись!
— Чего вам надо? — наконец выдавил я. Губы совсем пересохли и разлеплялись с трудом.
— Вставай, тебе говорят! — он тряхнул меня за плечо. — Лис тебя развязал, там на столе хавчик стоит, мы тебе принесли.
Я посмотрел на стол. Там стояла кружка и железная миска. Как вставать-то? Он говорил Лису меня развязать… Почему-то я совсем это не почувствовал.
Я пошевелил руками, потом сильнее… Ого! Да они онемели так, что теперь их словно задело колючим током. Они меня совсем не слушались.
Лис и Рудик молча наблюдали, как я медленно отрываю их от стула, мну сначала одну, потом другую конечность, потом медленно встаю сам. Нечаянно покачнулся, но быстро выпрямился. Не хватало ещё, чтобы они обнаружили мою слабость!
Наконец я сделал пару шагов, продолжая морщиться от боли в руках. Да…
Потом посмотрел по очереди на них.
— Что вам нужно от меня?