Время освежающего дождя
Шрифт:
– Э, дорогой, ты не туда коня гнал, – обидчиво заметил дед Димитрия, – лучше бы по верхнему течению, там джонджоли растут, мой Димитрий от них поумнел.
Старики одобрительно поддакивали. Дато поторопился загладить неловкость:
– А сколько, дорогие соседи, коней вам не хватает?
– Как раз столько, сколько Георгий Саакадзе даст, – подмигнул старикам прадед Матарса.
– А овец – на два курдюка больше, – начал было пастух, теребя спутанные рыжеватые космы. На него зашикали, – говорил Саакадзе:
– Мои ностевцы, я думал о ваших нуждах, потому и приехал. Выберите пятерых, кому больше верите, во главе пятерых деда Димитрия советую поставить. Пусть сосчитают, сколько скота каждому семейству нужно, сколько мотыг, лопат – закажу амкарам. Скот у тушин закупим, уже сговорился с Анта Девдрис. Сто пар буйволов обещали на сукно обменять мтиульцы… А коней?.. Триста жеребят уже в дороге, сын купца Вардана вместе с табуном сюда прибудет, а с ними и товары. На троицу большой ностевский базар устроим… как когда-то! – Переждав, пока смолкнет восторженный гул, он продолжал: – Вы, почетные деды, правы: не надо искушать алчного врага, но иногда не богатство соблазняет, а беспомощность. Вот почему, думаю, прав и Даутбек. Красивые постройки нужны, чтобы знали нашу силу. И прежде всего – большой караван-сарай. Вижу, вы удивлены, но меняют русла не только реки, а и торговые пути. Старый путь тянулся через Шемаху к Ирану. Новый пройдет через земли Носте к Самцхе-Саатабаго и дальше – к Турции. Теперь купцы стали прихотливы – если нет удобного места для ночлега верблюдов, то в такие места не сворачивают даже для приятной беседы на мудром бревне. А если воздвигнем обширный караван-сарай, то в Носте начнется веселая торговая жизнь. Пошлины, которые будем взимать за право торговли и за постой в караван-сарае, пойдут на укрепление Носте, на вооружение, на устройство коврового промысла и на выделку красивых глиняных кувшинов по персидским образцам.
Ностевцы слушали, как зачарованные. Дед Димитрия вскочил, от волнения у него порозовели щеки и жадным блеском сверкнули глаза. Он пытался что-то сказать, но его перебили громкими пожеланиями:
– Да живет наш Георгий!
– Да прославится имя Великого Моурави!
– Проснулся! Давно уже прославилось! – сердито вскрикнул дед Димитрия и, боясь, что его опять заглушат, неистово замахал палкой и взвизгнул не своим голосом: – Георгий, если сын мне, – помни: я первый базарный староста! Никто лучше меня купцов не знает…
– А может, и ишаков? – вставил прадед Матарса.
Всегда добродушный дед вдруг вспылил. Он осыпал друга упреками: не время на солнце белую бороду сушить, когда рядом Саакадзе Георгий. Кто не может понять дел общества, пусть лучше не занимает места на бревне.
– Не все на бревне занимают место головой, – сощурился прадед Матарса.
Неизвестно, чем бы кончился разгорающийся поединок, если бы не треснула ветвь и, под гогот и смех, не посыпались бы сверху мальчишки. Элизбар, за спину которого уцепился кучерявый сорванец, схватил его за шиворот, как котенка, и подбросил обратно на дерево, где он тотчас и скрылся в густых ветвях. «Барсы» довольно ухмылялись, им вспомнилось детство. Хохотал и Георгий. Когда успокоились деды и внуки, вновь вскарабкавшиеся на ветви, Саакадзе задушевно сказал:
– Дорогой дед, я, с твоего разрешения, уже записал тебя в списки главным старостой… Процветайте, мои земляки! Чем богаче будет народ, тем больше будет городов и тем сильнее будет царская власть, а чем сильнее будет царь, тем слабее князья.
– Твоя правда, Георгий! Что кликнешь в винный кувшин, тем он тебе и отзовется, – вздохнул старый мельник, мечтавший избавиться от мучной пыли и стать виноделом. – Большое дело для Носте задумал, Георгий!
– Э, большое дело не всегда только радость приносит, – возразил прадед Матарса, – с купцами тоже не мешает осторожность. Купцы тоже не ангелы – хотят богатеть, а как такое можно, если чужую спину не согнешь? Я не жадный и не купец, а недавно рассердился и не по совести торговал. А как можно по совести, если князья поперек горла стоят?
– Чтобы князьям оса в ухо залетела! – в сердцах пожелал дед Димитрия.
– Лучше ниже! – прибавил прадед Матарса.
Снова зашумели старые и молодые.
– Ничего, деды, – сказал Саакадзе, – скоро погоните ваших буйволов по свободным дорогам. Рогатки будут сняты.
– Пусть благословят тебя триста шестьдесят пять святых Георгиев! Слыхали про такое и уже радовались. Но, говорят, князья не согласны.
– Не согласны, Петре, пока Моурави шашкой по шее не дал.
– Лучше ниже! – снова крикнул повеселевший прадед Матарса.
– Как обещал, друзья, – рогатки будут уничтожены. Немного еще потерпите.
– Э-э, люди! Кто видел, чтобы Георгий даром слова бросал? – старался перекричать восторженный гул дед Димитрия.
– Еще не родился такой!
– Георгий! Наш Георгий!
– Ждите, друзья, скоро купцы сюда прибудут.
– Георгий, пока купцы прибудут, ты бы о нас подумал!
– Подумал, дорогая бабо, – Саакадзе улыбнулся дряхлой Кетеван, некогда дружившей с его бабо Зара. – У амкаров заказал для женщин кисею и миткаль для летней одежды. Выберите пять женщин, пусть сосчитают, сколько невест в Носте, обычай не изменим, всем приданое сделаем, а осенью свадьбы отпразднуем. И еще – пусть выборные от парней сосчитают, сколько коней и клинков им нужно. Советую Арчила-верный глаз во главе поставить. А для мальчиков отдельный список необходим. Поручу моему сыну Иораму и Бежану Горгаслани… Тут кто-то о старике Горгаслане вспомнил, – внук его тоже неплохим растет… И еще, мои друзья, надо дома чинить, сады возрождать, поля как можно больше засевать. Сейчас в этом ваше богатство. Я здесь проживу еще пятнадцать дней, все вырешить успеем, а что не успеем – буду приезжать. Мой замок знаете. Двери на замке никогда не держал от народа…
Давно покинул Саакадзе берег. Уже небо порозовело, стремительно пронеслись ласточки, легкая зыбь пробежала по водам Ностури, а ностевцы все еще толпились вокруг коврика, на котором сидел Георгий. Говорили все сразу, под конец устали и согласились с прадедом Матарса: отделить на бревне глубоким надрезом почетное место и никому больше на него не садиться, – как будто всегда Георгий Саакадзе сидит со старейшими.
Еще камни верхней башни сохраняли ночную свежесть и молодой месяц не спешил уходить за курчавые вершины, а Георгий уже беседовал с Дато и Даутбеком. «Орлиное гнездо», как называла Русудан комнату Георгия на верхней башне, было крепко замкнуто, хотя никто и не мог проникнуть туда.
Остальные «барсы» ускакали по азнаурским владениям. На съезд они все снова вернутся в любимое Носте.
Развертывая на каменном столе свитки, Саакадзе продолжал говорить о достигнутом. Путем тонкой игры с духовными и светскими владетелями удалось водворить в Метехи юного Кайхосро, исполнителя воли азнаурского сословия. После съезда азнауров предстоит съезд князей, где они скрепят все то, что тайно порешат азнауры. Главное сейчас – укрепить власть царя, а добиться этого можно только созданием постоянного войска.
Даутбек усомнился в уступчивости католикоса, которому невыгодно будет скрепить указ. Опираясь на права, приобретенные еще со времен византийского императора Константина Великого, установившего сбор в пользу церкви, монастыри без стеснения расширяют свои привилегии.
Дато вынул из-за пояса пергаментный свиток, весь испещренный крестиками и знаками. Сведения, собранные Дато, полностью подтверждали опасения Саакадзе. Царские земли обезлюдели, долины превратились в пустыри, заросшие сорной травой, деревни похожи на кладбища. Церковный звон все больше притягивает крестьян на тучные поля и в цветущие сады, защищенные монастырскими стенами. Черные владетели привлекают крестьян льготами: они получают больший земельный надел, чем имели у небогатых азнауров. Дни, выделенные для обработки собственно монастырской земли, считаются добровольным даром крестьян. Их не запрягают в ярмо, девушек не бесчестят, детей не меняют на скот и собак. Монастыри дают крестьянам в долг коров, овец, птицу, а обратно получают продуктами или монетами. Многие, желая избавить близких от жалкой жизни, охотно отдают своих детей в послушники. Льстит и то, что сразу возвышаются над своим крестьянским разрядом. Работая на монастырь, крестьянин стремится обеспечить себе царство небесное и поэтому не тяготится сборами в пользу церкви. Последние войны с шахом Аббасом расшатали веру в устойчивость царской власти, церковь же, хотя и разорена врагами, все же стоит крепко и не отбирает у вдов и сирот ни землю, ни имущество, лишь бы платили оброк.