Время смерти
Шрифт:
Натужно завывая сиреной, пожарная машина въехала во двор обувной фабрики. К ней тут же устремились люди, что-то крича и возбужденно размахивая руками. Зачем они это делали, было непонятно, пожарные и так все прекрасно видели. За то недолгое время, которое прошло с момента вызова, огонь успел набрать немалую силу. Из-под крыши склада, пристроенного к основному зданию фабрики, валил дым.
– Здесь становись, раскладываться будем. – Командир расчета угрюмо смотрел на поднимающиеся
– А чего раскладываться? – хмыкнул водитель. – У нас же воды в баке нет почти.
– Ты мне предлагаешь так в рапорте и написать, – еще больше нахмурился командир, – время прибытия в норме? В норме, ну, значит, раскладываемся, чего сидим? Диспетчер, – связался он с пожарной частью, – здесь все печально, высылайте еще машину, а лучше парочку.
Однако ни прибывшее следом подкрепление, ни появившееся чуть позже руководство пожарной части и города не смогли помешать огню делать то, что он любил и умел. К утру гигантское четырехэтажное здание фабрики выгорело почти полностью. Сгорело все, что могло сгореть: деревянная конструкция крыши, оборудование, запасы сырья и готовой к отгрузке продукции. Все то, что наполняло жизнью стены здания, было уничтожено. Остались лишь сами толстенные, в три кирпича, стены да бетонные межэтажные перекрытия.
Журбину было плохо. Еще с вечера он наглотался дыма в тщетных попытках докричаться до невозмутимых пожарных, разглядывающих гигантскую струю воды, бьющую из порванного рукава. Позже, махнув рукой и на пожарных, и на сам пожар, он наглотался водки. В два часа ночи, уже выпив целую бутылку, Журбин по пояс высунулся из окна служебной квартиры, расположенной всего в паре сотен метров от места его работы. Здание фабрики было полностью охвачено огнем. Толпа зевак упорно не желала расходиться, так, словно завтра была суббота и никому вскоре не надо было идти на работу. Их можно было понять. Огненное шоу по зрелищности в разы превосходило чахлый салют, ежегодно устраиваемый администрацией на День города. Что-либо сделать было уже невозможно, и Журбин захлопнул окно и лег спать.
К восьми утра он, мучаясь от похмелья и явно подскочившего давления, притащился во двор фабрики, точнее, того, что от нее еще осталось. Постепенно начали собираться и остальные сотрудники, и к девяти двор уже был полон растерянными, не понимающими, что с ними будет дальше, людьми. Не знал этого и Журбин. Ясно было одно: того благополучия, к которому он уже успел привыкнуть, больше не будет. Спокойной, сытой и вальяжной жизни пришел конец – это Журбин знал точно. Не знал он только одного: все произошедшее минувшей ночью – только начало. Начало ожидавших его неприятностей.
Жора откинул в сторону одеяло и вскочил с кровати. Солнце, нашедшее небольшую лазейку между неплотно задвинутых штор, освещало узкую полоску пола, пересекающую всю комнату и поднимающуюся вверх по стене. Мясоедов отдернул шторы и зажмурился. Утро явно обещало стать удачным продолжением такого чудесного вечера. Вечера, завершившегося так, как он мог только мечтать. То, что Вика согласилась сходить с ним в кино, а потом еще немного посидеть на одной из летних террас, где так приятно пить вино и разглядывать проходящих мимо людей, не было удивительным. Удивительным было то, что последовало потом.
– Хорошо-то как! – Он приоткрыл дверь на балкон.
В комнату потянул прохладный, еще не успевший нагреться за утро воздух.
– Что за дурная манера стоять голышом перед окном? – услышал он возмущенный голос.
– Я не перед окном, я перед дверью. – Жора широко улыбнулся вышедшей из кухни Вике. – И кто меня здесь увидит на восьмом этаже?
– Мне кажется, что из дома напротив, особенно с десятого этажа, видно все очень даже неплохо. – В одной руке Виктория держала кухонное полотенце, а в другой столовую ложку.
– Конечно, – усмехнулся Жора, – особенно если там сидит какой-то маньяк с биноклем. Или маньячка. Тебе как больше нравится?
Он подскочил к Вике и, не прикладывая заметных усилий, подхватил ее на руки и закружил по комнате. Она несильно стукнула его ложкой по лбу.
– Мне нравится, чтобы ты надел трусы, еще что-нибудь и приходил на кухню. Завтрак уже готов.
– Слушаюсь, мой генерал! – Жора осторожно опустил Крылову на пол. – Немедленно прибуду в ваше распоряжение.
– Поторопитесь, майор, иначе рискуете остаться без яиц. – Вика наконец улыбнулась. – Не делайте такое испуганное лицо. Я говорю про завтрак.
– Ну, если только на завтрак, тогда ладно, – прогудел Жора, озираясь по сторонам в поисках своей одежды.
Расправившись с завтраком, Жора решил выпить еще одну чашечку кофе. Он неторопливо потягивал горячий напиток, причмокивая губами от удовольствия, и разглядывал Викторию, пытающуюся отмыть заросшую жиром сковородку. Как считал сам Жора, кофе благотворно действовал на его мозговую активность и мыслительный процесс. Вот и сейчас с каждым новым глотком он чувствовал нарастающую потребность поделиться с Викторией своей новой идеей.
– Викусичка, – Жора подкрался к Крыловой и легонько укусил ее за ухо, – у нас ведь все хорошо?
– Если ты прекратишь жевать мне ухо, то все будет просто чудесно, – отозвалась Крылова, отставляя в сторону наконец отмытую сковородку.
– Конечно, конечно, – пробормотал Жора, поцеловав ее в шею, – я вот подумал, может, ты ко мне совсем переберешься? А что, – заторопился он, опасаясь возражений, – вдвоем гораздо удобнее. И квартиру ты тогда могла бы не снимать.
Виктория быстро обернулась и оттолкнула от себя Мясоедова:
– «Удобнее»? Интересное слово. Может быть, ты и встречаться со мной начал, чтобы тебе было удобнее?
– Вика, – опешил Мясоедов, – я, наверное, неправильно выразился.
– Наверное! – перебила его Крылова. – То есть ты даже не уверен, правильно ты выразился или нет. Знаешь, мне кажется, ты выразился правильно. Точнее, ты сказал то, что и хотел сказать, что думал на самом деле.
– Да что я думал? – Мясоедов тоже начал злиться. – Ничего я не думал. Я думал, раз нам хорошо вместе, то и жить вместе – это логично.