Время собирать камни
Шрифт:
Он ушел, а я еще долго вертел в руках конверт. По моему разумению дело было явно тайное, а для подобных тайных дел у нас в правительстве существовал отдельный наркомат. Но письмо все-таки было адресовано мне, и я, достав ножик для разрезания бумаги, вскрыл его.
Внутри конверта находились два листка бумаги. Текст письма был написан по-немецки четким и угловатыми "готическим" почерком. Но, первое, что мне бросилось в глаза, была подпись под этим посланием: Alfred von Tirpitz.
Я сел в кресло и задумался. Конечно, имя гросс-адмирала германского флота мне было хорошо известно. Тирпиц был кумиром многих немцев — в этом я смог убедиться за время моего проживания в Германии. Но я так же знал, что из-за разногласий с кайзером Вильгельмом по поводу методов ведения неограниченной подводной войны Тирпиц подал в отставку еще в марте прошлого года. Но влияние он при дворе германского императора не потерял, и если письмо было от него, а пробежав глазами первые его строчки, я понял, что это действительно так и было, то написано оно было, как минимум, с ведома кайзера. Вот, что было в этом письме:
Уважаемый господин Красин!
Мне стало известно, что Вы назначены на высокий пост министра торговли и промышленности в новом правительстве России. Поздравляю Вас с этим назначением, и желаю Вам успехом на новом для Вас поприще.
Хочу сказать, что я всегда был сторонником мирных отношений с Вашей страной, и меня сильно огорчает то, что наши с Вами государства вот уже четвертый год ведут кровопролитную и абсолютно бессмысленную войну.
Я полагаю, что необходимо как можно скорее покончить с этим противостоянием, которое приносит нашим странам лишь огромные людские потери и разрушения. Для этого я хотел бы установить контакт с кем-нибудь из нового правительства России, чтобы обсудить с ним возможности скорейшего окончания военных действий между Россией и Германской империей. Я полагаю, что такая возможность принесет пользу всем.
Понимаю, что Вы не полномочны единолично принимать решения о возможном контакте. Поэтому, я буду рад, если вы покажите это письмо главе нового правительства России господину Сталину, а так же другим лицам, которые располагают влиянием для того, чтобы принять решение о возможности проведения предварительных консультаций по такому важному для наших стран вопросу, как прекращение военных действий.
Я буду ждать Вашего ответа. Его вы можете передать через господина Свенсона, который найдет способ довести до меня Ваше решение.
С глубочайшим почтением к Вам, Альфред фон Тирпиц, гросс-адмирал флота Германской империи".
Я положил на стол письмо Тирпица, и задумался. Понятно, что это послание было завуалированным приглашением к началу мирных переговоров. Я знал, что война на два фронта истощила Германию, и после вступления САСШ в апреле 1917 года в войну на стороне Антанты, победа стран Центрального блока стала совсем проблематичной. А вот если бы Германии и Австро-Венгрии удалось бы заключить мир с Россией…
Но, как правильно написал Тирпиц, я не имел соответствующих полномочий для принятия таких решений единолично. В первую очередь надо немедленно ознакомить с полученным посланием гросс-адмирала председателя Совнаркома товарища Сталина. Я снял трубку с телефонного аппарата, а потом, немного подумав, положил ее обратно на место. Нет, о таких вещах надо разговаривать только с глазу на глаз. Я позвал своего секретаря и попросил, чтобы он вызвал дежурное авто из гаража Совнаркома.
Сижу себе спокойно, не шалю, никого не трогаю, примус починяю… Вдруг звонок от самого товарища Сталина, и просьба прибыть к нему под его светлые очи как можно быстрее… Что случилось?
Примчался я в Таврический, почти бегом — эх, где мои семнадцать лет! В кабинете товарища Сталина уже находились: нарком торговли Леонид Борисович Красин, наркоминдел Георгий Васильевич Чичерин и наш нарком внутренних дел и государственной безопасности "железный Феликс". С ходу понимаю, что случилось уж очень что-то серьезное. Поздоровавшись со мной, товарищ Сталин протягивает мне письмо, написанное явно не по-русски. Судя по готическим буквам и длинным предложениям, это, скорее всего, письмо из Германии. Ого! — От самого Альфреда фон Тирпица. — Что же хочет гросс-адмирал?
С трудом разбираю написанное. Все же немецкий язык мне знаком хуще, чем английский, примерно в объеме — "читаю со словарем". Видя мои мучения, Леонид Борисович взял послание Тирпица и перетолмачил его на общедоступный русский язык.
— Все ясно, — говорю я, — уничтожение германского десанта у Эзеля, и регулярные авиаудары по коммуникациям и командным пунктам германской армии на Восточном фронте стали поводом для написания этого совсем не завуалированного предложения к началу мирных переговоров. Если мне не изменяет память, несмотря на отставку, Тирпиц так и не испортил свои хорошие отношения с кайзером, и продолжает часто бывать в его Ставке. Похоже, что это письмо — отнюдь не частная инициатива господина адмирала, а скорее наоборот.
— Я тоже так думаю, — сказал Чичерин, поглаживая свою бородку клинышком, — не далее как вчера у меня состоялся разговор с датским посланником, который намекал на то, что пора бы заканчивать войну, и начинать мирную торговлю. Похоже, что настало время собирать камни…
— Да, — произнес Сталин, смеясь глазами и попыхивая папиросой, — придя к власти, мы декларировали скорое окончание войны. Пора уже переходить от слов к делу. Если барышня согласна, то надо ее танцевать. — он посмотрел на Чичерина, — Георгий Васильевич, кого бы вы посоветовали направить в Стокгольм для переговоров?
— Учитывая, что первый возможный контакт будет неофициальным, — сказал наркоминдел, — то, скорее всего, надо направить в Швецию человека, который, с одной стороны, имел бы вес в нашем правительстве, а, с другой стороны, не занимал бы никакого официального поста в нем. Следовательно, моя кандидатура отпадает, как и кандидатура товарища Красина. Впрочем, он может быть чем-то вроде прикрытия, отправившись в Стокгольм с частной поездкой. Ведь, Леонид Борисович, вам надо урегулировать дела с вашей семьей, которая сейчас находится в Стокгольме?
— Да, именно так, — ответил Красин, — жена не желает пока выезжать в Россию. Надо переговорить с ней, чтобы определиться, наконец — где и как она собирается дальше жить.
— Вот и отлично, — сказал Сталин, — пусть в Швецию отправляется товарищ Красин, а с ним, для непосредственного ведения переговоров поедет… — тут Сталин посмотрел на меня…
— Нет, товарищ Тамбовцев, — хитро прищурившись, сказал Иосиф Виссарионович, — вам и в Питере работы навалом. Я полагаю, что следует в качестве переговорщика отправить товарища Антонову. Нина Викторовна — дама жесткая, волевая, прекрасно разбирающаяся в хитросплетениях мировой политики и дипломатии. Да и ее знания, скорее всего, пригодятся во время переговоров с Тирпицем. Ведь именно он, как я понял из его письма, будет в Стокгольме лицом, ведущим переговоры?
— Да, товарищ Сталин, вы поняли правильно, — сказал Красин, — но все же… Женщина в качестве посла? Это как-то…
— Ничего, — усмехнулся Сталин, — в Швеции к подобным вещам скоро все привыкнут, — тут я понял, что он, как и в наше время, решил отправить в Стокгольм в качестве посла Александру Коллонтай. И правильно — нечего ей, как это было в нашей реальности, путаться с пьяной матросней, и заниматься пропагандой "сексуальной раскрепощенности".
— Согласен с товарищем Сталиным, — сказал Дзержинский, — я уже успел познакомиться с методами работы, а также деловыми и профессиональными качествами товарища Антоновой, и считаю, что она сможет грамотно и твердо донести до германской стороны нашу точку зрения на возможные условиях заключения мирного договора. После предварительных разъяснений, уже проведенных товарищем Ларионовым, это будет не так сложно.