Время терпеливых (Мария Ростовская)
Шрифт:
Княгиня, заметив, что муж проснулся, тоже встала — на Руси женщине дольше мужа спать неприлично. Ингварь наблюдал, как жена натягивает через голову рубаху [в XIII веке на Руси не принято было спать в одежде. Прим. авт]
— Ну что, батюшка, гостей встречать прикажешь? — княгиня расчёсывала волосы, закинув красивые, полные белые руки за голову. Князь искоса взглянул на жену — красивая, в соку ещё женщина… Сел, нашаривая ногами домашние выступки под лавкой.
— Слышь, мать… Ты вроде как-то на богомолье просилась, в Суздаль?
— Было такое, батюшка,
— Ну вот, теперь отпускаю.
Княгиня захлопала густыми, длинными ресницами.
— Поезжай, поезжай, — подтвердил Ингварь Ингваревич. — С Феодулией… ну то есть преподобной Евфросиньей опять же переговорить не вредно тебе. И детей с собой возьми.
— Ой!
— Да не «ой», а поезжай. Или ты хочешь поставить перед выбором меня — молча смотреть, как тебя поганые спьяну за титьки щупают, либо порубить их в капусту и тем подвергнуть землю нашу новому разорению? Вспомни-ко, чего Батыга от князя Фёдора затребовал — подай ему в постель жену свою! А ныне мы в унижении великом, и кто знает, что придёт в голову пьяному мурзе ихнему?
Княгиня опустила голову.
— Когда прикажешь, батюшка?
— Да вот прямо сейчас. Покуда одеваешься, я велю возки вам заложить. И без моего письма назад ни ногой! Молитесь там крепко.
…
Кони мягко ступали по глубокому снегу. Да, здесь, в Урусии, снега не то, что на берегах золотого Онона. Зима ещё не дошла до середины, а снег уже доходит до колен невысоким монгольским коням. На следующий год надо бы наведаться в гости к урусам пораньше…
Мункэ ехал за данью. Золотая пайцза Бату-хана покоилась под одеждой, и лежал в бамбуковом футляре шёлковый свиток-письмо, где написано было — слово Мункэ для коназа Ингара то же, что слово самого Бату-хана. То есть закон.
Да, пора уже приучать урусов к порядку. Четыре года не платить дань, слыханное ли дело! Правда, после наказания, учинённого Бату-ханом за неповиновение, урусам надо было дать очухаться. Но четыре года — это чересчур. И сейчас Мункэ ехал взять дань по полной мере.
Ехать, правда, пришлось немного дальше, чем полагал Мункэ, получая пайцзу и свиток. Рязани они достигли ещё вчера на закате, рассчитывая оказаться в тепле. Однако Рязань встретила их угрюмым молчанием. Город был мёртв.
Мункэ даже поёжился, так ясно вспомнилось — обугленные брёвна городской стены, не успевшие упасть, кое-где торчали вверх, как гигантские пальцы, угрожающе и безмолвно. Всё пространство внутри городских стен представляло собой белое поле, снег укрыл пожарище, уже здорово размытое дождями. Сквозь сугробы повсеместно пробивались сухие стебли кипрея, густо заселившего бывший город. И ни дымка, ни огонька в наступающей зимней ночи…
Может быть, и правда, не стоило убивать всех урусов подряд, как болтают некоторые? Большой ведь был город, и сейчас можно было бы получить с него изрядную дань…
Монгол тряхнул головой. Нет, Бату-хан прав, всегда прав, и нечего раздумывать. Урусы подобны диким зверям, забившимся в норы. Только строгость и беспощадность наказания может привести их к покорности. А что касается убыли населения, так урусские женщины плодовиты. И вообще, не это должно сейчас волновать Мункэ. Главное, правильно определить размер дани, которую в состоянии выплатить коназ Ингар. И взять её.
Лес расступился, и перед ханским посланником открылась панорама урусского города Перислаба, нынешней столицы коназа Ингара. Стены города, срубленые по-новому — клети, набитые землёй вместо частокола — сияли свежим деревом, не успевшим потемнеть за три года. Мункэ поморщился: урусы явно сделали выводы из опыта Козельска. Может быть, приказать коназу сломать эти стены?
Ворота города, дрогнув, начали расходиться. Мункэ хищно осклабился. Похоже, урок пошёл урусам на пользу. Всего сотня воинов в отряде у него, и тем не менее урусы не смеют сопротивляться.
…
— … Говорят, они одним мясом питаются!
— Да нет, они и хлеб жрут, аки любые звери! А вот репу их нипочём жрать не заставить, або там капусту квашеную!
Князь Ингварь усмехнулся, слушая разговоры дворни. Для простого русского человека монголы до сих пор представлялись двуногими зверями, внешне отдалённо похожими на людей. Да если бы это было так! Уж со зверями-то как-нибудь совладали бы, сколь бы многочисленны и сильны они ни были. Зверь против человека ничто…
На поварне вовсю кипела работа, жарили, парили, варили… Князь велел накануне зарезать лишних трёх быков и полдюжины свиней, дабы угостить изголодавшихся гостей. Хотя с каким наслаждением Ингварь Ингваревич зарезал бы их самих, собственноручно, не прибегая к помощи мясника. Враги лютые, убийцы братьев… И нельзя тронуть. Потому что тогда вместо сотни придут десятки тысяч, и тремя быками тут не отделаться.
— Дозволь спросить, батюшка! — перед князем возникла ключница. — Как им стелить-то, с простынями али без? Они ж вроде на шкурах спят.
Князь призадумался. Действительно, водится у поганых такой обычай. Однако не стоит подставляться по пустякам, выражая в мелочах неуважение к посольству.
— Нет уж, стели с простынями. И подушки!
Ключница захлопала глазами.
— Воля твоя, батюшка, нет у нас столько-то подушек. Не обзавелись ещё…
— А ты найди! По княжьему слову, мол. Кто перечить станет и не отдавать, зови молодцов моих. Ништо, день-другой без подушек обойдутся, покуда гости не съедут!
— Хорошо, батюшка! — поклонилась ключница.
— Едут, едут! — ворвался в поварню вестовой. — Около сотни их где-то.
— Ну? — князь направился к двери. — Поживее ворочайтесь тут! Поехали встречать гостюшек…
Ворота Переяславля были уже распахнуты настежь, по твёрдому приказу князя — отворить, едва покажутся послы Бату-хана. Ингварь Ингваревич встал перед воротами.
Посольство неспешно въезжало под свод воротной башни. Впереди ехали здоровенные нукеры в пластинчатых доспехах. Разошлись в стороны, и перед князем оказался сам посол.