Время учеников. Выпуск 1
Шрифт:
— Остаются, конечно, открытыми ряд вопросов. Например — с обменом валюты, ибо даже новые, шестьдесят первого года, рубли вам не помогут. Но мы, со своей стороны, добьемся валютных ассигнований. Иной вопрос — как к вам отнесутся… там?
— Инсинуации, — косясь на корреспондентов, сказал Амвросий Амбруазович. — Выбегалло чист перед законом!
— Работа вам предстоит трудная, но интересная, — никак не реагируя на Выбегалло, говорил Невструев. — Вы согласны, не так ли?
Амвросий Амбруазович помолчал секунду. Похоже, он взвешивал все плюсы и минусы. По лицам
Они просто наблюдали за моим путешествием.
А я — был там.
Выбегалло, конечно, не прочь урвать «чего-нибудь этакого» из мира за пределом времен. Но бывать там регулярно…
Он был, конечно, дурак, но дурак осторожный и трусливый.
— Своевременно заостренный вопрос! — сказал Выбегалло.
— Очень правильная постановка проблемы! Что нам эти вещи… сомнительного производства? Что, я спрашиваю, товарищи? Что лучше — несуществующая культура придуманного мира, или наши дорогие сотрудники?
— Как ни странно, даже вы — лучше, — сказал Жиан Жиакомо. — Никогда не подозревал себя в возможности такого признания… но, сеньоры… честность побуждает признаться.
А Выбегалло несло…
— Надо еще разобраться со многими вопросами! — размахивая руками перед шарахающимся Питомником, говорил он. — Кто создал этот… с позволения сказать — времяход? Кто напридумывал эти неаппетитные миры, а? Имя, товарищи, имя!
Все уже постепенно расходились. Киврин и Хунта дискутировали вопрос, что лучше — отправить все привезенные предметы назад, в будущее, или сдать на хранение в Изнакурнож. Янус Полуэктович что-то дружелюбно говорил Седловому, и тот растерянно кивал головой… Корнеев грубо пихал меня под ребра и усмехался. Ойра-Ойра, поглядывая на чемоданчик с ЭВМ, спросил:
— Скоро у нас такие появятся, Сашка? Что-то я невнимательно за спидометром следил…
— Лет тридцать, — сказал я. — Впрочем, не знаю. Это там — тридцать лет. А как у нас… не знаю.
— Пойдем, перекурим, — предложил мне Амперян. И таинственно похлопал себя по оттопыренному карману пиджака. Я вспомнил, что к Эдику на днях приезжал в гости отец из Дилижана, и кивнул:
— Сейчас, Эдик. Минутку.
Из кабинета уже почти все вышли, когда я подумал — а зачем, собственно? Неужели мне хочется знать ответ?
И я тоже двинулся к выходу, когда Янус Полуэктович негромко сказал:
— А вас, Привалов, попрошу остаться.
И почему-то усмехнулся…
Мы с директором остались вдвоем, и Невструев, прохаживаясь у стенда с машиной времени, сказал:
— Все-таки, Саша, вы по-прежнему думаете, что одним правильно поставленным вопросом можно разрешить все проблемы… Ну, спрашивайте.
Я колебался. Мне и впрямь хотелось знать, почему тот мир в конце времен был так реален. И возможно ли было его придумать… в человеческих ли это силах? Но я справился с искушением и покачал головой:
— Янус Полуэктович, можно, я лучше другое спрошу? Мы с Корнеевым… правильно соединили?
— Колесо Фортуны? — Невструев покачал головой. — Нет, конечно. Ни одна попытка остановить Колесо Фортуны не заканчивалась удачей. Равно как попытки разогнать его… или остановить. И попытка вернуть его в прежнее состояние — тоже лишь благая мечта, которую уже не осуществить.
Мы оба молчали. Я ждал, пока Невструев закончит, а он смотрел куда-то далеко-далеко… в будущее. Янус вздохнул и продолжил:
— Но самое удивительное, что ничего страшного в этом нет, Привалов. Поверьте.
— Я хочу вам верить, — признался я. — Можно идти? У меня работы еще… невпроворот.
— Идите, Саша. Работа… да и Амперян с Корнеевым вас ждут.
У самых дверей, когда я посторонился, пропуская грузчиков-домовых, среди которых мелькнула добродушная физиономия Кеши, я не утерпел и снова повернулся к Невструеву.
— Янус Полуэктович, а почему вы вчера мне говорили, что неделя будет тяжелая?
— Говорил? Вчера? — Невструев приподнял брови и улыбнулся. — Запамятовал, признаться… Ну, так неделя ведь только начинается, Саша.
— Да? — растерянно спросил я.
— Конечно, — с иронией ответил Невструев. — Вы это скоро поймете.
Позже я действительно это понял.
Но это, конечно, уже совсем-совсем другая история.
Ант Скаландис
Предисловие автора
Так уж вышло, что я поздно познакомился с творчеством Стругацких. Я был уже в десятом классе, когда мне впервые попала в руки книга этих авторов — «Полдень. XXII век» и «Малыш» под одной обложкой. А может быть, и не поздно, может быть, в самый раз?
«Малыш» оказался не совсем понятной, но завораживающей, потрясающе красивой, поэтичной сказкой, в которую я влюбился раз и навсегда. Несколько лет спустя, не в силах расстаться с этой повестью, я решил выучить ее наизусть, уезжая на два месяца в стройотряд. Времени и сил хватило на первые три главы, но думаю, что и сегодня я могу, что называется, с похмелья и спросонья выдать наизусть начало этой книги — страницы две, как минимум.
А вот «Полдень» стал для меня сразу законченным образом того мира, который хотелось строить и в которой хотелось жить. Я, как и многие тогда, еще верил в коммунизм (шел 1976 год), и как прекрасно, что у меня была возможность верить в коммунизм по Стругацким. Честно говоря, я в него до сих пор верю, несмотря на все перестройки и путчи, и, скажу вам по секрету, не вижу никакой разницы между коммунизмом Стругацких и «коммунизмом» Азимова, Кларка или Саймака. Просто они этого одиозного слова не употребляют — вот и вся разница.
Ну а потом был седьмой том «БСФ» — «Трудно быть богом» — поразительный взлет героической романтики и сатиры, философии и тонкой лирики; и «Понедельник» — абсолютно новый для меня жанр, открывший одновременно окошко в прошлое — в ностальгически идеализируемые мною шестидесятые годы; и — окошко в будущее — в конкретное, мое, личное будущее, в весьма счастливый период работы в двух «совковых» НИИ, а также в абстрактное счастливое будущее абстрактного человека, у которого понедельник начинается в субботу.