Время воды
Шрифт:
Но затем, словно одумавшись, добавляла:
— Но ведь, наверное, они знают, как для нас лучше. Им же сверху все видно, правда, Виктор? — не удержалась она спросить и меня, наливая обещанный суп в тарелку.
Я пожал плечами и стал жевать, думая про себя, что Мария Ивановна есть самый удобный человеческий тип для жуликов и политиков. Я жевал медленно, понимая, что у меня не хватит слов, отваги и опыта объяснить ей ее ошибку.
После супа я лег на железную пружинистую кровать и мгновенно провалился в сытый и мягкий мрак сна.
Проснулся я в середине дня и оглядел временно принадлежащую мне комнату. Вокруг
Потянувшись за брюками, которые крючились на спинке стула, я заметил, что дверь в комнату приоткрыта. Кто-то наблюдал за мной во время сна. Я натянул штаны и проверил в конверте деньги. Деньги были на месте. Значит, наблюдали из любопытства. Значит, скорее всего, женщина.
Вчера в толпе я не видел женщин. В той толпе, в которой я прожил половину вчерашнего дня, не было ни мужчин, ни женщин. Люди были спрессованы в бесполый многоклеточный организм, где стремление к совокуплению воплощается посредством высасывания протоплазмы одной клеткой у другой, вплоть до полного истощения.
— Кто там? — спросил я, делая суровое лицо.
Дверь захлопнулась, и я догадался, что та, кто подсматривала за мной, молода.
— Не бежать! — рявкнул я. — У меня револьвер.
Я попал в яблочко, потому что услышал неверный тоненький голос:
— Ой, не надо.
— Заходи.
Она зашла. Она была в махровом халате, расписанном какими-то дикими увядающими цветами, в мягких тапочках и трогательных розово-белых носочках. Она хотела казаться неотразимой блондинкой, но пережгла волосы и казалась блондинкой вульгарной. Вздернутый нос, синяя тушь, перламутровая помада. Сочная и свежая хрюшка, которая, женившись, не замедлит удвоить ВВП ляжек и таза. Восемнадцать лет и шесть месяцев, год и шесть знакома с сутью полового вопроса, парень в армии в пограничных войсках, решил я.
— Как тебя зовут?
— Надя.
— Зачем смотрела?
Я старался быть проще ради нее.
— Интересно, — перед каждым ответом она усиленно думала.
— Живешь здесь? — спросил я, почти зная, что не очень давно, не больше года.
— Ага. С теткой.
— Давно?
— Давно, полтора года.
— Иди сюда.
— Не-а. Боязно.
— Да ладно, иди.
— У меня парень в армии… танкист…
— Невысокий?
— Сам ты невысокий, нормальный.
— Ладно, не обижайся. Вечером погуляем?
— Ну, можно. Только недалеко.
— Конечно, недалеко. Вокруг дома походим, поедим мороженого.
— Мне мороженое нельзя, у меня гланды. Вот, — Надя запрокинула голову и открыла рот, как на приеме у ЛОРа.
— Красивые, — соврал я.
— А ты — нахал.
Я понял, что комплимент ей понравился, и запомнил.
Надя. В ее сердце для меня легко нашлось место. Я делил его с ее парнем — низкорослым танкистом, троечником и гопником. И еще с одним — низкорослым, но в армии не служившим, проживающим в далекой сказочной Индии, главным действующим лицом танцевальных мелодраматических боевиков с хорошим концом — артистом Кашпуром Данди. И с кудрявым продавцом сосисок возле метро Сенная, с которым ее связывали легкомысленные оральные переживания. В Надиной голове все мы перемешались и странным образом сублимировались в некую пародию на мужчину с сигарой в зубах, букетом цветов и оттопыренными спереди штанами, для которого она стирала, шила, рожала детей, делала аборты, пока он курил свою сигару.
Надя была последней, ну, или, может быть, предпоследней из огромного некогда племени честных давалок. Теплолюбивым, но честным давалкам негде было укрыться от ледникового периода бесчувственных товарно-денежных отношений, в который окончательно и бесповоротно вступила наша страна. Объяснить этот климатический сдвиг Наде казалось мне невозможным. Точно так же, как и объяснить, как надо жить, чтобы выплыть. Этого я сам точно не знал. Мне нужно было выполнить некое, неопределенное границами понятий задание, и я надеялся, что тогда каперанг расскажет мне о своем плане.
Глава 20. О ЛЕГКОЙ ПРОМЫШЛЕННОСТИ
Девять дней расквартированный на Коломенской улице я разбирался в сущности кооперативного движения и его основополагающих элементов — бандитов, лохов и непосредственно кооператоров. В этой системе лохам отводилась роль коренного населения плановой социалистической экономики, а бандиты и кооператоры играли роль варягов, нагрянувших внезапно и кучно, аккурат к началу распада великой империи.
Бандиты, лохи и кооператоры формировали спрос и предложение на стихийных рынках, возникших на обломках старой системы. Они осваивались, вступали в контакты, и на свет появлялись их нечистопородные помеси, несущие в себе явную двойственность: лохи-кооператоры, лохи-бандиты, бандиты-кооператоры-лохи. В обозримом пространстве больше не было никого. Все остальные либо уехали, либо медленно умирали. Мария Ивановна с Надей, не подпадая под указанную классификацию, еще каким-то чудом существовали, думаю, что о них просто забыли…
Я охотился за типажами на барахолке. В освещаемом кострами шашлычниц трехэтажном средневековом микрорайоне между Фонтанкой и Садовой, именуемом Апраксин двор. Здесь милиция действовала заодно с жуликами и ворами, здесь можно было купить любую подделку, от носков «Adidas» до тяжелого пулемета. Протискиваясь по узким рядам с шубами, кроссовками, магнитолами, сигаретами, водкой и жвачкой, я рассматривал продавцов и покупателей. Я вдыхал атмосферу перманентного пещерного предпринимательства и чувствовал, что здесь происходит не банальный товарообмен, здесь овеществляется жизнь, обытовляется бытие. Законы главенствовали простые и жесткие. Торг сопрягался с руганью. Демонстрация — с обманом. Обмен — с вымогательством. Продажа — с воровством. Пьянство — с развратом. Торговые ряды были сконструированы из брезентовых навесов и бытовых раскладушек, заваленных остатками того, что не вместило пресытившееся брюхо Запада, того, что удалось провезти через посты ГАИ, засады бандюганов и кордоны мордатых таможенников.
В целях экономии времени я прикупил гардероб оптом у человека, показавшегося мне идеальным типажом. Я выбрал мохнатую шапку с лисьим хвостом, доходящим до копчика, длинный стеганный, как узбекский, халат, пуховик и казаки с загнутыми в полукольца носами. В завершение образа я обзавелся широкой поясной сумкой с многочисленными клапанами, видимо, для провоцирования карманников. Я зеркальным образом копировал прикид человека, с которым вступил в гражданский акт купли-продажи. Продавец-образец, как положено на базаре, зарядил две цены. И обиделся, когда я не стал торговаться.