Время Вьюги. Трилогия
Шрифт:
Шутка Дэмонры насчет падения с крыльца оказалась не такой уж смешной: поутру Наклза от перелома некоторого количества ребер спасли только широкие перила да неплохая реакция. В результате своевременного соприкосновения с первыми он умудрился не посчитать ступени, а сразу познакомиться с приличных размеров сугробом, наметенным за ночь. Пока Наклз отфыркивался от снега, вытряхивая его из самых неожиданных мест, он успел окончательно протрезветь. Маячащая впереди лекция начала казаться более серьезной проблемой, чем тяжелая, но при этом странно пустая голова.
Наклз пытался вспомнить, что он сегодня читает. Не вспоминалось. Тогда он решил опустить к бесам лишние подробности и хотя бы понять, кому. Существенно это картины не улучшило.
Дэм-вельдский даггермар — самый крепкий на территории Каллад алкоголь — потому и слыл отличным способом избавиться от неприятностей, что на утро люди, прошедшие терапию этим напитком, о проблемах помнили крайне мало. Наклз набрал в ладони снега и мужественно растер его по лицу. К моменту, когда он сумел относительно проморгаться и вспомнить некоторые безрадостные детали своего расписания, уже окончательно рассвело. Со стороны улицы послышался скрип снега. Какой-то самоубийца, похоже, решил нанести Дэмонре ранний визит. Заинтригованный Наклз обернулся на звук и увидел мужчину, спешащего к крыльцу по тому, что за ночь осталось от дорожки. Мужчина его тоже увидел и замер, как вкопанный. До сознания Наклза стало постепенно доходить, что нелегкая свела его с тем самым любовником, который был с крепкими нервами и юридическим образованием. Пикантности и без того довольно пикантной ситуации добавлял тот факт, что Рейнгольд Зиглинд приходился кесарю дальним родственником.
Этот законник отличался весьма трезвым взглядом на вещи, любезными манерами и безукоризненно белыми воротничками, не говоря уже о безупречных родичах и репутации, а также той мерой неприязни к «либеральной интеллигенции», какая была позволена порядочному человеку в кесарии. Наклз плохо себе представлял, как совокупность перечисленных факторов могла привести его к Дэмонре, с ее любовью к радикальным решениям и индивидуальной непереносимостью идиотов, которой она объясняла украшающие ее бурную биографию многочисленные скандалы и драки, однако как-то привела. Отношений они по понятным причинам не афишировали — как ни крути, это был бы мезальянс — но Наклз несколько раз видел Рейнгольда, выходящим поутру из дома Дэмонры. Теперь вот и Рейнгольд видел его выходящим поутру из этого дома. И, судя по всему, делал какие-то очень далекие от истины выводы.
— Доброе утро, — Наклз изобразил на лице самую доброжелательную улыбку из своего, увы, очень ограниченного арсенала. В голове тут же зазвенело, поэтому от приветственного поклона он решительно воздержался. Мир плыл и без резких телодвижений. При большой надобности Наклз мог более-менее правдоподобно прикинуться существом безобидным и бестолковым, эдаким «гением не от мира сего», и вполне цинично этот образ эксплуатировал, когда хотел избежать неприятностей. Еще слишком свежи были воспоминания о темпераментном драматурге, который трижды со всего маху пытался отвесить ему пощечину, едва держась на ногах от выпитого вина, и, в итоге, сломал себе запястье, совершенно самостоятельным образом потеряв равновесие и упав. Наклз не чувствовал в себе моральной готовности еще раз объяснять Дэмонре, что он «это» пальцем не тронул.
— Доброе утро, — подчеркнуто вежливо откликнулся Рейнгольд, приближаясь. Именно с такими вежливыми лицами в Каллад обычно лепили друг другу затрещины. Наклз мудро предпочел решительных действий со стороны бедняги не дожидаться и с ходу сообщил:
— Мессир Рейнгольд, вы не то подумали, уверяю вас.
Родич кесаря нахмурился. У него были светлые брови и такие белокурые волосы, что они почти не отличались по цвету от упавших на них снежинок. Водянисто-серые глаза, предельно разнившиеся с голубыми, как лед, и столь же холодными очами кесаря, не слишком уверенно обшарили лицо Наклза, как будто искали там некий ответ. Наклз отвлеченно подумал, что, скорее всего, зрение у Рейнгольда было не блестящее.
— Вы так полагаете? — наконец, поинтересовался Рейнгольд.
— Я в этом абсолютно уверен.
— Вы думаете, я вам сейчас истерику закачу? — сухо уточнил законник.
— Вы же не беременная гимназистка. Конечно, я так не думаю. Я просто не хочу, чтобы вы тоже думали что-то не то.
— Все, что я думаю, так это то, что вам удалось попасть в дом, в котором меня вчера спустили с лестницы, — подозрительно спокойно проинформировал Рейнгольд. — Из этого я делаю только вывод о том, что некая дама относится ко мне, как к собаке, а не о том, что она вас любит. Так что стреляться с вами я не намерен.
Наклз решил, что с собакой Рейнгольд промахнулся. Дэмонра не так, чтобы была в восторге от всяческих четвероногих, но зимой она бы пса с лестницы не спустила. В остальном же тот был прав. Однако это следовало отрицать до последнего.
— У упомянутой дамы было крайне скверное настроение. Не без причин, должен отметить. Вам не приходит в голову, что ей просто не хотелось срывать злость именно на вас? К тому же, могу предположить, что вы не тот человек, в чьей компании упомянутая дама стала бы распивать крепкие спиртные напитки и с изрядным цинизмом ругать по матери весь мир скопом. Это обычно бывает вопросом срока знакомства. Но иногда бывает вопросом уважения. Такой вариант не приходил вам в голову?
Серые грустные глаза стали совсем растерянными.
— Приходил. Но он слишком жизнеутверждающий.
В трезвом взгляде на вещи кесареву родичу было не отказать.
— В любом случае, от меня вы правды не добьетесь хотя бы просто потому, что я знаю даже меньше вашего. — Наклз не любил вмешиваться в чужую личную жизнь и еще меньше он любил давать советы. С его точки зрения, молодой человек, стоящего под снегом и быстро-быстро моргающего белыми ресницами, сделал очень сомнительный выбор, но здесь не ему было судить. При всех ее недостатках, Дэмонре нельзя было отказать в некотором обаянии, видимо, идущем от силы характера. — Мессир Рейнгольд, окна здесь расположены низко. Сугробы намело высокие. Возможно, вы придумаете какой-то способ потрясти упомянутую даму настолько, что она осознает возможность пить и ругаться и в вашем обществе тоже, раз уж вам это так важно. А теперь я желаю вам доброго дня.
Кланяться Наклз снова разумно не стал, потому что голова у него все еще гудела. Впрочем, Рейнгольд, похоже, оторопел настолько, что прегрешения против этикета не заметил.
— Доброго дня, мессир, — только и откликнулся он вслед. Но Наклз уже шел по улице и мало что слышал за мерным гулом, звучащим где-то в районе затылка.
Утро выдалось холодным и светлым, таким, что блекло-голубое высокое небо почти не отличалось от снега, а человеку с мигренью хотелось лечь и умереть на месте. Дворники успели почистить дороги, так что, догадайся Наклз с вечера не накачаться дэм-вельдским сокровищем, прогулка показалась бы ему сплошным удовольствием. Теперь удовольствие портили головная боль и крайне смутное представление о том, что он скажет студентам. И еще одна неопределенная мысль, обитающая где-то на задворках сознания. Что-то о Рэде и о том, что совать нос туда не следовало.
У моста сидела плотно закутанная в шерстяной платок женщина неопределенного возраста. Рядом с ней примостился мальчик лет десяти. Попрошайничество по калладскому закону приравнивалось к воровству, а воровство — к диверсии против государства. Раньше за это можно было легко лишиться рук, а потом попрошаек стали отправлять куда-нибудь, куда солнце не заглядывает, добывать камни, уголь или даже «голубое серебро». На рудниках, где обнаружилось последнее, больше полугода не выживали даже сильные мужчины. В общем, профессиональных нищих в Каллад не было уже лет двести. Зато имелось некоторое количество уличных торговцев, сбывающих всякую дешевку, вроде спичек и вязаных рукавиц. Эти двое как раз предлагали восковые свечи. Вернее, свечи были разложены на тряпке перед женщиной, а мальчишка что-то мастерил.