Всадник авангарда
Шрифт:
А может, слуги в этом доме давно уже ко всему привыкли.
На подкашивающихся ногах он неуверенно шел к главной лестнице. Его не тянуло сейчас на ванильный пирог, засахаренный миндаль и десертное вино. Посреди лестницы юноша почувствовал, будто в нем что-то сломалось, и тут же на коже выступил холодный пот. Пришлось как следует схватиться за перила, чтобы его не вынесло из этого мира. Потом Мэтью выпрямился, насколько мог, и потащился вверх, хватаясь за перила, как утопающий за брошенную веревку.
Он вошел в комнату, обливаясь потом, все еще ощущая в ноздрях
И тут он увидел, что рядом с кроватью в белом кресле с высокой спиной, украшенной черной вышивкой, сидит автомат профессора Фелла.
Сидит, закинув ногу на ногу.
— Добрый вечер, Мэтью! — поздоровалась машина голосом совершенно не металлическим и не скрежещущим, но все равно жутким в своем механическом спокойствии. — Я думаю, что нам непременно нужно побеседовать.
Глава двадцатая
Земля прекратила вращение свое? Пол провалился под Мэтью? Захохотал огненный ад демонов или возрыдали эскадрильи ангелов?
Нет. Но Мэтью все равно чуть не упал, сердце едва не лопнуло и мозг завертелся волчком от мысли, что автомат профессора Фелла — не машина, а сам профессор.
Это существо было одето все в тот же белый костюм с золотой оторочкой и декоративными золотыми спиралями. И та же на голове треуголка с золотым шитьем. Те же телесного цвета перчатки, закрывающие руки с длинными пальцами, тот же телесного цвета клобук на голове и лице, сквозь который угадываются кончик носа, скулы и глазные впадины. Но когда фигура заговорила, Мэтью отметил легчайший трепет материи над ртом.
— Да, — сказал профессор Фелл. — Меня радуют эти игры.
Мэтью онемел. Как на только что лишенном тела лице Джентри отражались попытки понять, где-как-почему, так и лицо Мэтью дергалось от тех же вопросов.
— Вы очень молоды, — продолжал профессор. — Я к этому не был готов.
Мэтью сделал несколько судорожных вдохов, и к нему вернулся голос.
— Я настолько немолод, насколько… мне нужно.
— Старше, быть может, чем вам положено. — Пальцы рук в перчатках переплелись. — Вы повидали много страшных картин.
Мэтью заставил себя кивнуть, а ответ пришел без усилия:
— Сегодня, вероятно… было самое худшее.
— Я бы принес свои извинения, но эта сцена была необходимой. Она послужила многим целям.
Мэтью ответил пересохшим ртом:
— Цели испортить мне аппетит к десерту она определенно послужила.
— Будут и другие трапезы, — сказал профессор. — И другие десерты.
— И другие отпиленные головы?
Уж не улыбка ли это мелькнула под клобуком?
— Возможно. Но не за обеденным столом.
Осмелится ли он спросить? Осмелился:
— Чьи?
— Пока не знаю. Буду ждать, пока вы
У Мэтью возникло ощущение, что он застрял в середине дурного сна. Это происходит на самом деле, или он отравился устрицей? Вдруг показалось, что в комнате темно, хотя свечи горели весело. Хотелось, чтобы профессор не сидел так близко. Хотелось оказаться где угодно, только не здесь, не с императором преступного мира и злым роком Кэтрин Герральд в четырех шагах от себя.
— Я? — переспросил он. — Скажу вам? — Он еще сильнее наморщил лоб. — Что скажу?
— Кого следует казнить как предателя, — объяснил профессор.
— Предателя? — Мэтью подумал, почему это в моменты крайнего напряжения он начинает разговаривать как пьяный попугай. — Как предатель был казнен доктор Джентри.
— Это правда… но не совсем.
Мэтью ничего не понимал. Мозг отказывался работать. Юноша попятился от сидящей в кресле фигуры в маске. Налетел на железные ноги фаянсового рукомойника, неловко сунул в него руку, зачерпнул воды и плеснул себе в лицо. Вода закапала с подбородка. Мэтью заморгал, как морская черепаха.
— Не торопитесь, — посоветовал профессор. — Не сомневаюсь, что у вас есть правильные вопросы.
Мэтью добрался до кресла, стоящего возле письменного стола, и рухнул в него. Вопросы у него, конечно же были… и столько, что они толклись как скопище карет, пытающихся одновременно втиснуться в узкий туннель.
— Тогда позвольте начать мне. — Голова в клобуке чуть качнулась в сторону. — Небольшое представление за столом, когда я изображал автомат. Эти механизмы меня восхищают. Сирки знает правду, Матушка Диар тоже… а теперь и вы. Этот маскарад полезен, чтобы держать между мною и моими партнерами приличествующую дистанцию.
Мэтью подумал, что кивнул, но получилось ли — не понял.
— Можно спросить… как это действует? Я слышал механические звуки… и ваш голос…
— А, в кресле, разумеется, есть механика. Я управляю ею, нажимая шляпки гвоздей на подлокотниках. Что же до голоса… — правая рука нырнула в карман и вытащила металлический предмет, похожий на миниатюрную трубку органа. — Вот это вставляется в рот. Не очень удобно, и представляет некоторое затруднение. Мне пришлось научиться управлять дыханием. Но этот органчик дает тот эффект, который мне нужен.
Он вернул прибор в карман и какое-то время сидел молча и неподвижно, будто демонстрируя свое умение изображать конструкцию из шестеренок и цепей.
— Я не… — Мэтью встряхнул головой — вокруг него снова сгущался туман. Но ведь не могло же прибыть за ним из Нью-Йорка сюда серое царство? — Я одурманен? — спросил он.
— Только собственными мыслями, — был ответ.
Мэтью попытался проанализировать голос. Возраст?
Трудно сказать. Под пятьдесят или за пятьдесят? Голос спокойный, ровный, абсолютно лишенный зловещих оттенков. В нем слышится образованность и состоятельность. Совершенная уверенность в себе и власть привлечь к себе слушателя, как привлекает огонь мотыльков из темноты.