Всадник
Шрифт:
«И исшед вон, плакался горько».
– Нам туда...
– сказал капитан, но уже знали это и без него. Сейчас вообще можно было обойтись без слов.
... Небрежно оперевшись на край саркофага нас встречал Конрад Карлович Бемзе, собственной персоной. Правда, той одежды, в которую он был одет, у него в той жизни отродясь не было...
х х х
...но есть сильней очарованья;
Глаза потупленные ниц...
( Ф.Тютчев)
Это было, как ожидание красной шапочки. Представили ощущение? Ну, волка, который лежит на хрустящих простынях и ждет... Ужина, который уже сам к нему спешит.
На земле
Мы молчали и смотрели на этот неприятный арсенал, а бывший профессор вдруг заговорил. Самое страшное было то, что глаза у него были бесконечно чужие, а голос остался прежним. Как такое может быть?
– А земелька-то...Ждет. Ждет родимая, нас грешных. Асфальтом покрытая, изрытая котлованами человеческими. Ан ждет нас, ея обижающих. И водица ждет, когда мы в нее грешные вернемся. А наука, что наука... Наука нужна для предотвращения ужаса человека, после того как он поймет, что не в силах познать мир. Она громоздит горы абстрактных теорий. Обществу нужны толкователи его заблуждений. Вечные же истины очень просты и очевидны. Просты и пути ее познания. И начало пути познать себя.
Он помолчал, наверное, чтобы мы прониклись.
– Вы, Саша, хотите спросить, почему? Вот вопрос... Знаете, я как-то ехал в метро и уснул. Ну да выпил, имею такой грешок. Так вот. Потом как ни в чем ни бывало я вышел на своей станции, пришел домой, и все... все как обычно. Тихо только помню, было и вроде как холодно. Очень, очень холодно, но я списал это на алкоголь. Потом, кажется, что-то делал, ну так по мелочам, много ли пьяному нужно. И лег спать. Не помню, что мне снилось, а наутро начали происходить странные вещи, я бродил по дому в пижаме, помню похмелился слегка, сидел у окно и все валилось у меня из рук... Потом, потом... Стали приходить какие-то люди, большей частью знакомые, даже родственники, ну и соседи там... Приходили, значит, бродили по дому, брали в руки мои вещи, и что странно, меня они не замечали. Я помню пытался заговорить с ними, что-то делал, они тупо смотрели сквозь меня, как сквозь пустоту и я почувствовал себя пустотой.
Он помолчал, сокрушенно качая своей головой.
– Сейчас это кажется мне смешным, а тогда поверьте, мне было совсем не до смеха. Так вот... Они чего-то делали, о чем-то разговаривали, а мне вдруг страшно сделалась, а потом почему-то забавно, потому что я понял, что умер. Вчера. Вот какая незадача, понимаете? Не уснул я там, в метро, а просто умер, и меня нет...
Знаете, как это бывает? Вы Саша еще не знаете, а вот спутники ваши уже в курсе...
А потом просто. Мне предложили исполнить роль, и взамен вернули назад. Теперь я снова жив.
Мы по-прежнему молчали. Я знал, что если на площади рванет, то мы исчезнем навсегда. Просто навсегда.
– И последнее звено мозаики, господа и дамы. Прежде чем я вас убью, забудьте все, что вам рассказывали ваши наниматели. Есть лишь одна Истина в этой вечной истории, и вы должны это знать.
Один раз в 1114 лет делается попытка добраться до Хроник. Обе стороны на этот момент находят
Равновесие обеспечивает Всадник существо высшего порядка.
Всадник? А что Всадник... Как я понимаю это своеобразный вид... Как бы сказать, есть вещи которые нельзя сказать нашим языком и нашими словами что ли... Это Равновесие, Саша. В чистом виде. Вот примерно так.
Вроде как снег наутро, который скрывает все, что было накануне...
Он ведь ничего не делает, правда? Вот вы занавеску на окне откинули, а он есть... И каждый, кто его увидит, понимает, что все что он делал, до этого, все за что он сражался, неважно. Будь, то добро или зло, просто неважно все тут, без никаких. Ничего не имеет смысла, и это самое верное... Он как луна делает свой оборот и потом все по новой, потому-то и те и другие так хотят успеть. А вы... Вы как всегда лишь пешки в этой игре. И Хроники эти. Какая к черту разница, узнает о них человечество или нет? Сейчас или чуть-чуть на один оборот позже. Ни для меня, ни для вас это роли уже не сыграет. Бессмертные наши найдут новый набор шахматных фигур, и их игра возобновится, да только сдается мне, теперь уже ничего больше не будет, потому что мы намерены прекратить эту глупую возню вокруг Хроник, навсегда, запечатав вход в пирамиду.
То есть, даже если хотя бы один из вас прорвется в Зал Хроник, попытка засчитана не будет. В лучшем случае он останется жив. Но втроем вам не пройти, и уж об этом я позабочусь.
– А тебе я другое скажу Карлыч,- произнес я негромко, но очень отчетливо,- так что услыхали, наверное, все.- Это не мы поглощаем водку, это она поглощает нас...
Карлыч изумленно посмотрел на меня, и в этот момент Одинцова сделала неуловимое движение рукой, а из под плаща вылетел странный предмет. Через миг, захлебываясь кровью, он уже лежал рядом со своими ритуальными ножами. Из горла его торчал подаренный Присцилле гномой кинжал с серебряной рукоятью.
– Скорее в саркофаг!
– закричал Коновалов и я, схватив дрожащую Веру, рванул вперед.
Коновалов рванул следом, но тут Карлович начал вставать. Его облик стремительно менялся, он явно превращался в кого-то другого. На фоне льющейся крови, проступал из-под Карловича, коренастый мужчина арабской наружности. Фигура жреца переливалась и вибрировала. Дико заорал капитан вздымая над головой гномий топор.
– Уводи ее! Уводи, Сашка!
Одинцова рванулась назад, но я поволок ее к саркофагу, в этот момент на плошади бабахнуло. Оглянувшись из саркофага, и чувствуя, что меня уже куда-то уносит я успел заметить, что капитан бешено рубится с восставшим Жрецом, а из ворот ведущих на площадь медленно выезжают странные фигуры...
... И вот, конь белый и на нем всадник, имеющий лук, и дан ему венец...
... И вышел другой конь, рыжий; и сидящему на нем дано взять мир с земли, и чтобы убивали друг друга; и дан ему большой меч... и вот конь вороный, и на нем всадник, имеющий меру в руке своей...
...И вот конь бледный, и на нем всадник, которому имя смерть;
И ад следовал за ним...
х х х
– А «Абсолют» это водка?