Всадники ниоткуда(сборник)

Абрамов Александр Иванович

Что ж, об этом стоило задуматься. Толька иногда высказывался очень разумно.

11. Они видят, слышат и чуют

Проблема, заинтересовавшая Тольку, была затронута и на специальном совещании в Академии наук, где я присутствовал как автор заснятого мною фильма о пришельцах из космоса. Говорилось о многом, но, пожалуй, больше всего о природе феномена и его особенностях. Меня же это снова вывело на орбиту розовых «облаков».

На совещание я пришёл примерно за час до начала, чтобы проверить

проектор, экран и звук: фильм демонстрировался уже с дикторским текстом. В конференц-зале я нашёл только стенографистку Иру Фатееву, о которой мне говорили как о будущем секретаре особой комиссии, проектируемой в связи с совещанием. И, между прочим, предупредили, что это кобра, полиглот и всезнайка. Спроси у неё, что получится, если смочить обнажённый мозг раствором хлористого калия, — она скажет. Спроси о четвёртом состоянии вещества — скажет. Спроси о том, что такое топология, — тоже скажет. Но я не спрашивал. Только поглядев на неё, я сразу всему поверил.

Она была в тёмно-синем свитере, с очень строгой, но абстрактной орнаментовкой, с тугим пучком волос на голове, но отнюдь не по моде девятнадцатого столетия, и в чуть дымчатых очках без оправы — узких прямоугольных стёклышках, — и всё-таки в очках, сквозь которые смотрели на вас умные, внимательные, очень требовательные глаза. Глаз, впрочем, я, войдя, не увидел: она даже не подняла головы, что-то дописывая в большом чёрном блокноте.

Я кашлянул.

— Не кашляйте, Анохин, и не стойте посреди комнаты, — сказала она, по-прежнему не смотря на меня, — я вас знаю и все о вас знаю, поэтому представляться не обязательно. Сядьте где-нибудь и подождите, пока я не закончу этого экспозе.

— Что такое экспозе? — спросил я.

— Не старайтесь показаться невежественнее, чем вы есть на самом деле. А экспозе совещания вам знать не обязательно. Вас туда не приглашали.

— Куда? — снова спросил я.

— В Совет Министров. Там вчера показывали ваш фильм.

Я знал об этом, но промолчал. Прямоугольные стёклышки повернулись ко мне. «Хорошо бы она сняла очки», — подумал я.

Она сняла очки.

— Теперь я верю в телепатию, — сказал я.

Она поднялась, высокая, как баскетболистка экстракласса.

— Вы пришли проверить аппаратуру, Анохин, натяжение экрана и регулятор звука? Все это уже сделано.

— А что такое топология? — спросил я.

Глаза без стеклышек испепелить меня не успели: помешали участники будущего совещания — они явно не собирались опаздывать. Кворум собрался за четверть часа. Преамбулы не было. Только председательствующий спросил у Зернова, будет ли какое-нибудь вступительное слово. «Зачем?» — спросил тот в ответ. Тогда погас свет, и в голубом небе Антарктики на экране начал набухать малиновый колокол.

На этот раз я мог не комментировать фильма: за меня говорил диктор. Да и в отличие от просмотра в Мирном, проходившего в напряжённом молчании, этот напоминал собрание добрых друзей у телевизора. Реплики, если можно допустить такое сравнение, наступали на пятки диктору, чаще весёлые,

иногда понятные только посвящённым в тайны командующих здесь наук, иногда колючие, как выпады фехтовальщиков, а порой такие же, как в любом «клубе весёлых и находчивых». Кое-что запомнилось. Когда малиновый цветок проглотил моего двойника вместе со снегоходом, чей-то весёлый басок воскликнул:

— Кто считает человека венцом мироздания, поднимите руки!

Послышался смех. Тот же голос продолжил:

— Учтите нечто бесспорное: никакая моделирующая система не может создать модель структуры более сложной, чем она сама.

Когда край цветка, загибаясь, запенился, я услышал:

— Жидкая пена, да? А какие компоненты? Газ? Жидкость? Пенообразующее вещество?

— Вы так уверены, что это пена?

— Ни в чём я не уверен.

— Может быть, это плазма при низких температурах?

— Плазма — газ. Что же её удерживает?

— А магнитная ловушка. Магнитное поле создаёт нужные стенки.

— Нонсенс, коллега. Почему разрозненный, эфемерный газ не распадается, не рассеивается под давлением этого поля? Оно же не бессиловое, в том смысле, что не стремится изменить форму.

— А как, по-вашему, создают магнитные поля облака межзвёздного газа?

Ещё один голос из темноты вмешался в спор:

— Давление поля изменчиво. Отсюда изменчивость формы.

— Допустим, формы. А цвет?

Я пожалел, что не захватил с собой магнитофона. Впрочем, на несколько минут зал умолк: на экране другой цветок-гигант заглатывал самолёт, а лиловая змея-щупальце — бесчувственную модель Мартина. Оно ещё пульсировало над снегом, как из темноты снова спросили:

— Вопрос к авторам плазменной гипотезы. Значит, по-вашему, и самолёт и человек просто сгорели в газовой струе, в магнитной «бутылке»?

Впереди опять засмеялись. Я ещё раз пожалел о магнитофоне: началась перестрелка.

— Мистика какая-то. Невероятно.

— Чтобы признать возможность невероятного, мистики не требуется. Достаточно математики.

— Парадокс. Ваш?

— Фриша. Только математик здесь действительно нужнее вас, физиков. Больше сделает.

— Интересно, что же он сделает?

— Ему проб не нужно. Снимков побольше. А что он увидит? Геометрические фигуры, как угодно деформируемые, без разрывов и складок. Задачки по курсу топологии.

— А кто, простите, решит задачку о составе этой розовой биомассы?

— Вы считаете её массой?

— По этим цветным картиночкам я не могу считать её мыслящим организмом.

— Обработка информации очевидна.

— Обработка информации ещё не синоним мышления.

Обмен репликами продолжался и дальше. Особенно взбудоражила зал ледяная симфония — облака-пилы и гигантские бруски льда в голубом небе.

— Как они вытягиваются! Из трехметрового облака километровый блин.

— Не блин, а нож.

— Непонятно.

— Почему? Один только грамм вещества в коллоидальном диспергированном состоянии обладает огромной поверхностью.