Все будет хорошо
Шрифт:
— …конкурс! В 2008-м…
— Хозяйственный суд… удовлетворив иск прокурора…
— …сорок с половиной миллионов…
— …своим решением признал недействительным…
— …свидетельство на право собственности…
— …договор купли–продажи…
— …в рамках действующего законодательства…
— …целостного имущественного комплекса…
— …кассационная жалоба!..
В окне музшколы пиликала скрипочка. Галдели воробьи, ссорясь с голубями за хлебные крошки. Сеня позвонил шефу, спросил: ждать ли денег? Шеф отключил связь. Минутой позже он прислал СМС: «Забыть и насрать!» Затем позвонила
Меньшинство, вздохнул Сеня. Мы с ним оба в меньшинстве. Сексуальное, национальное — какая разница? Хорошо, если толерантность. Хуже, когда погром. И хлеба купить не успеешь. Вставят, провернут — ему удовольствие, а мне?
— Сорок с половиной миллионов, — печально сказал Адвокат.
Он был один. Г-н Горсовет сбежал.
— Забыть и насрать, — предложил Сеня.
— Вам легко говорить… А кто вы, собственно, такой?
— Медвежатник, — объяснил Сеня. — Работаем круглосуточно!
— А что вы делаете здесь?
— Это я ваш отель вскрывал.
— Очень приятно, — вздохнул г-н Адвокат.
15:27
…теперь у меня новая жизнь…
— Они там что, взбесились?
— Рустамыч, ты только не нервничай…
— Это Дорфман! Это его хитрожопости…
— Рустамыч, не бери в голову…
Водители «скорых», курившие у въездного пандуса, отошли подальше. То, что не удалось главврачу, и лишь частично удалось внезапной, плохо объяснимой ненависти к амбалу-медбрату — это сделал Геныч, глава юридической службы Чисоева. Артур забыл о Вике. Загнал аварию в глухой угол сознания, забил двери и окна досками крест-накрест. Дал увести себя из корпуса на свежий ветерок, под елки. Атаковали его бизнес — хозяйство, как при жизни говорил отец. Отец полагал, что у мужчины есть два хозяйства, одно из которых ниже пояса. И оба надо охранять любой ценой, рвать врага зубами. Если, конечно, ты мужчина.
Артур вспомнил, как в Махачкале, в гостях у Жорика Джалилова, бывшего танцора ансамбля «Лезгинка», отец хлебнул лишку и залез спать в будку к Карачуну, цепному кобелю-волкодаву. И как злобный, косматый, не признающий никого, кроме хозяина, Карачун рычал на всех, включая обалдевшего Жорика, не подпускал людей к будке. Отец же придавил часа полтора, выбрался наружу, поцеловал Карачуна в мокрый нос: «Кунак! Берег гостя…» — умылся и пошел к столу. Он обожал свежий ччар-лаваш, а бабушка Тават как раз принесла стопку горяченького.
Живой отец. Не бронзовая фигурка на краю кубка.
— Звонил Шамиль, — сказал Геныч, глубоко затягиваясь сигаретой. В последние годы он перешел на трубку: берег здоровье. Пачку штатовского «Parlament» Геныч носил в кармане на всякий случай, и случай пришел. — Мне звонил. Ты ж трубку не берешь… Он договорился с клиникой в Израиле. Профессор
Артур не ответил. Кусал губы, хмурился.
— Отель я возьму на себя, — Геныча беспокоило, что от Чисоева пахнет коньяком. Геныч понимал, что алкоголь расслабляет. Он бы и сам налил Артуру. Но Артур никогда не пил коньяк. Текилу, виски, водку — пожалуйста. От коньяка Чисоев отказывался наотрез. Такая вот причуда. — Разберемся. Ты, главное, не волнуйся. Ты Вику спасай. Мы сами…
— Что шьют? — спросил Артур.
— Горсовет выразил несогласие с продажей облсоветом здания отеля. Прокурор города подал иск от имени горсовета. Они считают, что на момент продажи отеля частному собственнику отель находился в совместной собственности двух советов. Насколько я в курсе, сейчас область переписывает свою долю на город, в спешном порядке.
— Если они вернут здание горсовету, пусть вернут нам деньги. И возместят средства, потраченные на реконструкцию…
— Шутишь? Дорфман скорее удавится.
— Или я его удавлю.
— Остынь. Я погнал к отелю Стасика, он разведал. Налоговая подала еще один иск. Они хотят ликвидировать отель, как предприятие. Производство по делу открыто, первое заседание — через пять дней.
— Почему так быстро?
— Не знаю. Думаю, команда сверху. Велели рассмотреть в сжатые сроки.
— Ликвидация? На каком основании?
— В ЕГР появилась запись об отсутствии предприятия по юрадресу.
— Что? Кто внес?!
— Конь в пальто. Исполкомовский департамент госрегистрации. Они якобы зафиксировали, что руководство отеля не находится по своему юрадресу. Налоговики тут же подорвались с иском в окружной админсуд. Я, кстати, сделал заявление, что это незаконно. Согласно законодательству внесение в госреестр такой записи возможно в двух случаях…
— Брось, Геныч. Законно, не законно… Нас топят.
— Выплывем.
— Это он Вику убил.
— Кто?
— Дорфман. Это он…
— Ты с ума сошел!
Артур рассмеялся. Услышав этот смех, Геныч — не Геннадий, даже не Генрих, а Егор Альбертович Геныч, с ударением на «ы», что сильно осложняло ему школьные годы — побледнел. Он имел несчастье встречаться с людьми, которые так смеются. Его мать шестой год жила в частном пансионате для душевнобольных. Геныч очень любил маму. Он навещал ее раз в неделю, если не чаще. Мама смеялась и настойчиво просила привезти внуков, Сережу и Оленьку, а у Геныча прихватывало сердце.
Он был холост и бездетен.
Чисоев сорвался с места. Крупный, сильный, в последние годы слегка заплывший жирком мужчина метался, как зверь, от ступенек, ведущих в корпус, до ствола ели-великанши — и обратно. Бил кулаком в дерево, ободрав костяшки до крови и перемазавшись смолой. Пинал ступеньку ногой, хрипло матерясь — мягкий носок туфли не спасал пальцы. Казалось, он хотел этого: движения, крови, боли. Словно платил какую-то цену, предъявленную безумным, безжалостным кредитором. Геныч отошел подальше, не в силах оторвать взгляда от беснующегося Чисоева. Звонок мобильного он услышал не сразу.