Все, что остается
Шрифт:
— Да, — со вздохом сказала я, — смогу ли я отблагодарить тебя?
— Только, конечно же, не своими услугами, надеюсь. — Она поставила пакет на разделочный стол.
— Обещаю быть очень нежной.
— Я буду очень голой и очень мертвой, и мне будет совершенно наплевать, насколько нежно ты будешь обращаться со мной. Ты надеешься меня напоить, или ты занялась продажей вин?
— Забыла поинтересоваться, что будет на обед, — объяснила я, — не знала, какое принести вино, красное или белое. Чтобы не ошибиться, захватила по
— Напомни, чтобы я впредь никогда не говорила тебе, что буду готовить. Боже мой, Кей! — Она выставила бутылки. — Потрясающий вид. Налить стаканчик сейчас или сначала предпочитаешь чего-нибудь покрепче?
— Определенно чего-нибудь покрепче.
— Как обычно?
— Пожалуйста.
Глядя на большой горшок, булькающий в духовке, я добавила:
— Надеюсь, это то, что я думаю. Анна замечательно готовила перец.
— Следует подогреться. Я положила туда зеленый перец и томаты, которые ты в последний раз привезла из Майами. Я сберегла их. В духовке хлеб и тушеная капуста. Кстати, как твоя семья?
— Люси неожиданно стала проявлять интерес к мальчикам и машинам, но не думаю, чтобы это серьезно, поскольку она до сих пор отдает предпочтение своему компьютеру, — сказала я. — Сестра подготовила к выпуску в следующем месяце еще одну детскую книгу, но у нее нет никаких идей относительно ребенка, которого, как подразумевается, она растит. Что касается моей матери, то, за исключением обычных сетований на то, что стало с Майами, где больше никто не говорит по-английски, все в порядке.
— Ты ездила к ним на Рождество?
— Нет.
— Твоя мать простила тебя?
— Нет еще, — ответила я.
— Не могу сказать, чтобы я ее осуждала. На Рождество семья должна собираться вместе.
Я ничего не ответила.
— Но это хорошо. — Она удивила меня, сказав: — Тебе не хотелось поехать в Майами, поэтому ты не поехала. Я говорила тебе, что женщины должны быть эгоистичны. Возможно, ты учишься быть самолюбивой?
— Думаю, эгоизм довольно легко прививается мне, Анна.
— Когда ты не будешь больше страдать от этого, я буду знать, что излечилась.
— Я все еще испытываю чувство вины, поэтому, думаю, еще не вылечилась. Ты права.
— Да. Пожалуй.
Я наблюдала, как она откупорила бутылку с характерным звуком — рукава белой хлопковой блузки закатаны до локтей, предплечья сильные и уверенные, как у женщины моложе ее вдвое. Не знаю, как выглядела Анна молодой, но и сейчас, когда ей было почти семьдесят лет, она обращала на себя внимание своими ярко выраженными тевтонскими чертами лица: короткими белыми волосами и светлыми голубыми глазами. Открыв буфет, Анна достала бутылки и через мгновение вручила мне скотч с содовой, а себе приготовила «манхэттен».
— Что нового, с тех пор как я в последний раз виделась с тобой, Кей?
Мы перенесли наши напитки на кухню и поставили на стол.
— Это было до Дня благодарения? Да, мы потом говорили по телефону. Ты беспокоишься насчет книги?
— Да, ты знаешь о книге Эбби, по крайней мере, столько, сколько и я. Слышала об убийствах. Тебе также известно о Пэт Харви и о расследовании. Я вынула сигареты.
— Да, я слежу за событиями по новостям. Ты неплохо выглядишь. Хотя немного уставшая. И, возможно, слишком похудевшая.
— Нельзя быть слишком похудевшей, — сказала я.
— Были моменты, когда ты выглядела гораздо хуже, с моей точки зрения. Думаю, ты научилась справляться со стрессом от твоей работы.
— В какие-то дни лучше, в какие-то хуже.
Анна сделала небольшой глоток своего «манхэттена» и задумчиво уставилась на духовку.
— А Марк?
— Я виделась с ним, — сказала я. — Мы говорили по телефону. Он все еще не уверен. Думаю, я тоже. Поэтому, наверное, ничего нового.
— Ты виделась с ним, это уже новость.
— Я все еще люблю его.
— Это не новость.
— Все это так трудно, Анна. Всегда было трудно. Не знаю, почему не могу покончить с этим.
— Потому что чувства слишком сильные, но оба вы боитесь обязательств. Вы оба ищете радости и общения, но хотите идти каждый своим путем. Я обратила внимание — на него намекали в газете.
— Знаю.
— И?..
— Еще не разговаривала с ним.
— Не думаю, что нужно это делать. Если он не видел газеты, наверняка кто-нибудь из Бюро сообщил ему. Если он разочарован, то ты об этом услышишь, не так ли?
— Ты права, — облегченно сказала я, — услышу.
— По крайней мере, вы созваниваетесь. Чувствуешь себя счастливее?
— Чувствовала.
— У тебя есть надежды?
— Хочу увидеть, что произойдет, — ответила я. — Но не уверена, что получится.
— Никто ни в чем не может быть уверен.
— Да, такова печальная правда, — сказала я. — Ни в чем не могу быть уверена. Знаю только то, что чувствую.
— Значит, ты пока впереди своры.
— Что бы ни представляла собой свора, если я впереди нее, тогда это еще одна печальная правда, — согласилась я.
Анна поднялась, чтобы вынуть хлеб из печи. Я наблюдала, как она раскладывает по тарелкам перец, тушеную капусту, наливает вино. Вспомнив о запросе, который я принесла с собой, я достала его из записной книжки и положила на стол. Анна не взглянула на него до тех пор, пока не накрыла на стол и не села и только затем спросила:
— Ты намерена продолжить нашу беседу?
Я достаточно хорошо знала Анну и была уверена, что она не записывала в карту детали доверительных бесед с пациентами. Люди, занимающие должности, подобные моей, имеют предоставленные законом права затребовать медицинские записи, и эти документы в конце кондов могут оказаться в суде. Люди, подобные Анне, слишком щепетильны и никогда не фиксируют конфиденциальные разговоры на бумаге.