Все, что шевелится
Шрифт:
Джору следил, как оплавляются и рушатся вниз винтовые нарезы подъёма, как затягивается, пузырясь по краям, дыра ямы. Мигнув напоследок, отверстие исчезло со звуком резко сведённых ладоней. Подземелье погрузилось в такую тьму, что хан перестал различать детали даже истинным зрением.
– Пошли отсюда, – сказал сапёрный дюжинник. – А ты, Лес, никак решил остаться?
– Ну уж нет, хочу назад, в казарму. На мягкую постельку.
– То-то же. Тогда забирай своих орлов и – вперёд. А мы пойдём замыкающими.
До выхода из туннеля они добрались без приключений. На улице стояла глубокая ночь, ярко светились звёзды.
В прохладе осенней ночи их ожидали сытые застоявшиеся кони. Бойцы запрыгнули в сёдла и погнали пленных ютров ко входу номер один, месту сбора…
В лагере ждали возвращения бригады. Похоже, что никто и спать не ложился. Вещун-слухом Джору разобрал: там уже в курсе, что отряд возвращается с невероятно огромной добычей.
– Лес Нов, – говорили, – в одиночку голой задницей наловил сто ютров!
ГЛАВА 20
Битва за Мундаргу
Колдун колдуна видит и с бодуна.
В эту ночь всем соплеменникам Идзанаки приснился почти один и тот же сон: все они угодили в страну мёртвых. Эмма, властитель мёртвого царства, подытоживал каждому добрые и дурные дела, строго судил и определял меру наказания. Потом показал каждому посмертную судьбу знакомых предков, родственников и знакомых и отпустил души назад на землю. И о чём-то очень строго предупредил, – плохо, что никто из сон этот видевших не запомнил смысла грозного предупреждения. Сходились в одном: Эмма был сердит, серьёзно сердит.
Подвластные Паку племена видели во сне огненных собак пулькэ из страны мрака, которые пытались разгрызть луну и солнце. Стражи могил, каменные люди Сочин, гонялись за живыми, норовя зашибить табличками с именами мёртвых всякого, кто под руку попадётся. За военными бежали сочины с мечами, словно стараясь вдолбить что-то чрезвычайно важное столь суровыми мерами.
К омогойцам во сне явился родоначальник злых сил Улу тойон в виде чёрного медведя. Он грозно ревел и обещал устроить жестокий суд и применить самые суровые репрессии, вплоть до высшей меры наказания – лишения сюра, сверхъестественной энергии, воли. А без сюра жизнь становится пресной, пропадает самое главное желание – жить. Но и в этом сне осталось неясным, за какие такие грехи последует наказание, каких поступков следует избегать, чтобы не гневить Улу.
Общих совещаний вожди племён обычно не устраивали, потому что, во-первых, никак не могли решить, кто из них более прочих достоин возглавить объединённые войска, а во-вторых, просто не могли найти общего языка – цели у всех были разные. Одни искали страну восходящего солнца и прочных корней, другие – край вечной прохлады, третьи – мифическую страну Соболь, где пушные звери бродят прямо под окнами и чуть ли не сами с себя сдирают шкуры для богатых одежд счастливого населения. Вот и на сей раз главари не стали собираться. Что толку попусту болтать о снах, значения которых никто не знает? Ну видели мёртвых, и что из этого? Живых вон каждую ночь видят, но никто по такому ничтожному поводу собраний не собирает.
Зато другое предупреждение оказалось более убедительным: из окрестностей, ещё вчера буквально кишевших дичью, вдруг исчезли все звери и птицы. Вчера ещё рябчики-сеголетки чуть ли не на головы садились, а сегодня неизвестно куда сгинули. Пропали краснобровые глухари, степенно клевавшие камешки на плёсах таёжных речушек, даже совы по ночам ухать перестали. Впервые за много дней поздний ужин готовили из запасов, ни одна охотничья ватага из срочно отправленных вождями для добычи свежанины не принесла ни лапки, ни крылышка. Люди сидели у костров мрачные, вспоминая страшный сон и неудачливый день. Один Сотон сиял, веселясь. Радовался, что скоро с самозванцем будет покончено и ему наконец-то достанется ханский трон. Почему власть не останется у Идзанаки, Пака или Омогоя, он не задумывался.
Идзанаки отыскал его у огня и раздражённо спросил:
– Сотон, куда подевалась дичь?
– Какая ещё дичь? – удивился юртаунец.
– Самая обыкновенная. Сегодня охотники за целый день не встретили ни рябчика, ни глухаря, ни козы, ни зайца.
– А, вон ты про какую! Так её наверняка самозванец прогнал. Жалко ему, что мы вечерком поужинаем славно. Думает: пускай-ка на солонине посидят.
– А он разве такой великий волшебник, что может зверями командовать?
– Джору-то? Да нет, конечно. Так, поколдовывает помаленьку. А настоящего искусства не знает.
– Как же тогда сумел нас всех без свежего мяса оставить?
– Видно, приманил чем зверей и птиц. Наобещал им с три короба…
– Так он, выходит, звериный язык знает?
– Откуда? Кто бы его научил? Я? Нет, я его не учил.
– Но ты сам же говоришь, что самозванец мог пообещать что-то зверям.
– Это я для красного словца приврал.
– Тьфу на тебя! – обиделся Идзанаки. – Отвечай толком: куда дичь подевалась?
– Я же говорю: Джору виноват, – внятно, как для глуховатого, отвечал Сотон.
– Это я уже слышал. А ты объясни, как он это сделал, если колдун никакой?
– Как-нибудь да сделал, – безмятежно объяснил организатор похода. – Может, устроил шум великий.
– Так ведь не было никакого шума!
– Твоя правда. Шума не было. Может, он тайгу поджёг, вот звери и убежали?
– И где же горит? Ты запах дыма чуешь или отблески огня видишь?
– Нет, не вижу.
– А чего тогда попусту мелешь?
– Я догадки высказываю. А может, самозванец собрал их всех в котловине и там теперь повернуться негде: шаг ступишь – обязательно на чей-либо хвост или лапу наступишь. Да ладно, Идзанаки, не о чём беспокоиться. До Юртауна остался один дневной переход. Там и наедимся.
Наутро все поднялись ни свет ни заря. Наскоро попили отвара из трав и ягод и тронулись к перевалу, за которым должна была открыться заветная для всех племён страна. Люди вели себя оживлённо, зато скот упрямился, не желал идти в гору. Так что первое сражение довелось вести не с противником, а с безмозглыми баранами да коровами. Те мычали да блеяли, погонщиков не слушались и всё время норовили повернуть обратно – под гору двигаться не в пример легче. Люди кнутами махать устали и заморились до того, как достигли высшей точки перевала.