Все десять пальцев
Шрифт:
Кирюха торопливо закрыл свой стакан ладонью. Над ней зависла ложечка с горкой белого порошка, его крупицы были куда более мелкими, чем кристаллики обычного сахарного песка.
– Что за капризы, Кирилл? – улыбался Григорий.
Гость стиснул губы – горячий пар из стакана жег его руку:
– Что это за дрянь, Гриня? Это же не сахар!
– Разумеется. Сахар – это белая смерть. А это заменитель растительного происхождения. Если не пьешь сладкий чай из-за того, что диабета боишься, – попробуй эту штуку.
– Нет, Гриня. Если я сказал, что не буду сладкий чай, – значит, не буду.
– Гриша, тебе же сказали: он не хочет! – крикнул Денис.
Толстяк с улыбкой высыпал порошок обратно в баночку, тщательно и очень туго завернул крышку.
– Кстати, как Дамир? – спросил Кирюха, осторожно дуя в свой стакан. – Есть новости?
– Кое-какие есть, я звонил... Уже может самостоятельно ходить, гуляет в больничном саду. Доктора за ним следят в оба: не дай Бог, перетрудится, бедняга, – ответил Григорий, он прятал баночку в глубине деревянного нутра тумбочки. – И говорить по телефону с ним нельзя. Мало ли, вдруг что-то его взволнует, и сердце опять зашалит. Все-таки что же это была за Юлька, которая его чуть не угробила?
– Видел я эту Юльку. На дне Рождения у Проклятой, – сказал Денис. – Я, правда, помню смутно... Она как будто ниоткуда появилась. Хлоп! – он ударил ладонь о ладонь. – И она возникла за столом. И все к Дамиру, к Дамиру липнет. Нет бы ко мне!
– Нелегалка, – задумчиво проговорил Григорий.
– Да, нелегалка... – вздохнул Денис. – Как думаешь, найдут?
– Я думаю, да. Я на это надеюсь.
– А зачем тебе это, Гриня? – спросил Кирюха довольно недружелюбным тоном.
– Очень уж мне охота ее увидеть, бабу эту. Вот если бы Дениска ее не видел своими глазами, я бы решил, что это все выдумка. Точнее, очень тонкий ход нашего Олега Иваныча. Сегодняшний тотальный обыск коменданту очень на руку.
– Почему? – спросил Кирюха.
– А ты слышишь, что в общаге творится? У кого-то уже наркоту нашли, у кого-то – даже оружие какое-то. Думаешь, у нас здесь мало торчков и всяких психов? Всех тащат к коменданту. И ты думаешь, Иваныч будет их выселять или в милицию сдаст? Э-э, ни фига подобного. Он отдельно с каждым побеседует и скажет: хочешь, чтобы я обо всем забыл? Плати. Олег Иваныч – жук еще тот. Года три назад – когда тебя, Кирюха, тут еще не было – случился маленький скандал. Одна девка со второго этажа разорялась, что Иваныч якобы снимал любительскую порнуху. Приходил ночью к ним в комнату, с ним – какие-то парни. А она сама и ее соседки были девками без комплексов: напивались вместе, раздевались и начинали разврат, а Иваныч все это снимал. Иногда и сам участвовал. Та девка еще орала, что Иваныч обещал ей джинсовый плащ купить, самый модный, а в итоге даже резиночки для волос не подарил. И теперь она про него всем все расскажет. На следующий день ее уже не было в общаге. Ночью выселили, выкинули со всеми вещами. Иваныч, он диктатор, маленький Гитлер. Общага наша – его империя. А мордовороты в камуфляже – его гестаповцы. Здесь все насквозь прогнило, Кирюха. Хотя с виду – дисциплина и порядок.
Гость сдержанно пил чай.
– Э, Гриня, и охота тебе попусту нервы тратить? – сказал Денис. – Диктатор – так диктатор, Гитлер – так Гитлер. Тебе жалко? Мы его не трогаем – и он нас не трогает. И актовый зал нам подарил. Кстати, Кирюха, с тебя нумер.
– Чего?
– Нумер, – повторил Денис. – Нумер для концерта.
– Для какого концерта?
– Да мы тут покумекали в худсовете... Если мы устроим простую дискотеку – народ придет, потрясется, пообжимается и разойдется – то это будет полный отстой. Нужна живая шоу-программа. От каждого – по способностям. Спой песенку, Кирюха, ты же, вроде, на гитаре умеешь...
– Спою, – легко согласился Кирюха. – При условии, что Гриня мне подыграет.
...Григорий частенько говаривал: «Несложно быть интересным, умея играть на гитаре. Гитара – инструмент компанейский. В любой, даже самой тупорылой компании найдется хоть один, кто умеет кое-как бренчать на гитаре. Разве это интересно? До революции гитара считалась презренным инструментом, на ней бренчали в кабаках пьяные станционные смотрители. Я предпочитаю музыку одиноких странников», – с этими словами он вынимал из футляра серебряно блестящую губную гармошку.
«Подумаешь, губная гармошка, – презрительно говорил какой-нибудь гитарист. – Разве это инструмент? Игрушка! Всего двадцать нот!»
«Намного больше, – возражал Григорий. – Нужно только уметь изменять звук, создавать новые ноты».
«Все равно, у гитары диапазон больше».
«Может быть, но гитара – это гитара. Отдельный инструмент. А гармошка – это маленький духовой оркестр».
Григорий бережно клал гармошку на ладонь, накрывал другой ладонью, подносил к губам, брал несколько низких нот, звучавших хрипло и глухо.
«Слышишь? Это труба».
Он извлекал из инструмента несколько других звуков – более высоких, приторно-сладких, приятно дрожавших в воздухе:
«Вот саксофон».
Потом он играл нечто, напоминавшее тонкий мелодичный свист:
«Слыхал? Флейта!»
...Кирюха давно раздумывал над этой идеей: на каком-нибудь празднике сыграть с Григорием песенку, скрестив гитару с губной гармошкой. Талантливый толстяк не отказался:
– Подыграю с удовольствием.
– К какому числу готовиться? – спросил гость.
– У тебя неделя, – сказал Денис. – К третьему июля, у многих как раз последний экзамен в этот день. Сдадут – и на наш праздник. Концерт, дискотека...
– ...И маскарад, – подсказал Кирюха. Поставил пустую чашку на клеенку, встал из-за стола, поклонился.
– А это мысль! – Денис загорелся. – Сделаем бал-маскарад. Поговорю с моими, они оценят. Заодно и конкурс на лучший костюм организуем. Эх и башка у тебя, Шнееман!
8. Последние на Земле
Обыск пронесся по общаге, как цунами, все перевернув и всех взбудоражив. Когда суматоха немного утихла, Кирюха вернулся на свой этаж. С ним были Антон и Настя.
– Антох, в сортир сгоняй. Глянь, как там наша партизанка. Настюшка, побудь в коридоре. Наберись терпения – я надолго. Надо его обработать.
Он вошел в свою комнату. Вовка, проявляя невиданные для себя чудеса усидчивости, продолжал конспектировать Вольтера.
– Вован, поговорить надо, – сказал Кирюха.
Лохматый вопросительно посмотрел на него.