Все дороги ведут в Рим
Шрифт:
– Это меня не касается, Август.
– Странно, а мне казалось, тебя касается все.
– Меня это совершенно не касается! – Лицо Рутилия окаменело. – Я могу объявить о том, что жалованье будет выплачено в ближайшее время?
– Можешь сказать, что все легионеры получат деньги завтра. А теперь иди.
Когда префект вышел, все несколько минут сидели молча.
– Он мне завидует, или мне это только показалось? – спросил Постум.
– Завидует, – подтвердил Элий.
– И я могу на него положиться?
– Можешь.
Толстяк с мягким округлым лицом поклонился и разложил перед императором бумаги. При этом из-под тяжелых век он продолжал следить за Постумом.
Император внимательно
«Золото, добытое на наркотиках, на смерти, на чьем-то безумии. Скоро я научусь не обращать на подобные мелочи внимание», – подумал Постум.
Элий бы не взял этих денег. Или взял? Спросить или нет? А если Элий скажет «нет» – что тогда? Император нарушит слово и не заплатит легионам? Нелепо, конечно. А если Элий скажет «да», то будет еще хуже.
И Постум вдруг понял, что должен делать. Он схватил лист бумаги и сел к столу.
«Дорогая Норма!
Это письмо личное. Очень личное. Не показывай его никому, даже Маргарите. Особенно Маргарите. Так вот: деньги в казне иссякли. Как вульгарно! Но нас угнетают именно мелочи и вульгарные вещи. Я должен заплатить легионам и заплатить немедленно. И представь, источник нашелся. Это грязные деньги. Деньги, нажитые на торговле наркотиками. Я долго раздумывал, что делать. Хотел спросить Элия, но не посмел. И решил расплатиться грязным золотом…»
Он перестал писать, откинулся в кресле и рассмеялся. Разумеется, Норма ответит: «нельзя». Разумеется, она скажет: «Ты поступил плохо». И ее голос не позволит ему забыть, что золото в сундуке добыто кровью и безумием.
Он вновь схватил стило и приписал:
«Даю обет пожертвовать такую же сумму на обновление храма Эскулапа» [46] .
Последним Летицию видел Корд. Она появилась утром в ангаре. Самолет был подготовлен для вылета, проверен, и не однажды. У механика не было никаких подозрений. Корд всего лишь перемолвился с Летицией парой слов перед вылетом – был слишком занят. А механик… Механик мало что мог объяснить – ночью, занимаясь ремонтом, он приподнял самолет спиною, да видно переоценил свои силы – теперь спина у него болела нестерпимо, но механик держался и не шел к медику на осмотр, надеялся, что боль как-нибудь переможется.
46
Храм Эскулапа на острове Эскулапа – больничный комплекс в Древнем Риме, который и в Риме нынешнем продолжает существовать как больница и как приют.
Летиция улетела.
Самолет обнаружили через три часа. Он вонзился носом в землю и обгорел. Но тела Летиции не нашли – ни среди обломков, ни рядом. Опросили всех жителей, осмотрели соседние поля и деревни – безрезультатно. Правда, трое мальчишек видели, как самолет падал и даже заметили – так они утверждали – как пилот катапультировался. Один говорил, что видел парашют. Другой – что никакого парашюта не было. Темная точка в небе была и пропала.
– Парашют не раскрылся? – предположил Элий. Ему показалось, что сердце его камнем летит вниз.
– Нет, – замотали все трое головами. Ребята были схожи друг с другом – все трое с льняными волосами, круглолицые, розовощекие. – Пилот не падал. Он исчез.
– Превратился в птицу, – предположил самый младший.
Преторианцы и механики «Аквилы» облазали все овраги вокруг, все поля и огороды. Никаких следов. Летиция исчезла.
Элий подошел к остову самолета, вдохнул запах гари и содрогнулся. Нет, он не думал, что Летиция погибла. Она…ушла. Ушла, не желая (или не в силах) присутствовать при том, что должно случиться. Значит – скоро.
Элий уселся на землю спиной к самолету, сорвал травинку, принялся жевать. Смотрел на зеленую степь и белые стены домов. На поле, засаженное подсолнечником. Он смотрел, пытаясь насмотреться – и не мог. Пытался смотреть так, как советовал Всеслав – сначала обнять весь мир, а потом присмотреться и разглядеть каждую травинку и каждый камешек. И он распахнул глаза так, что по щекам потекли слезы. Ну вот, теперь эти травинки будут с ним до конца.
– Значит, скоро, – повторил он вслух.
Летиция могла бы предупредить. Но правильно сделала, что не предупредила. Лишь подала знак и ушла. Куда? В другой мир, который начнется с нее, как планировали много лет назад гении? Или в другую жизнь? Или… С Постумом они так и не свиделись, не поговорили. Впрочем, она наговорилась с ним раньше, в своих снах. А наяву испугалась, не посмела. Или думала, что так ему будет легче расстаться?
– Прощай, – сказал Элий опрокинутому над ним небу, в котором исчезла Летиция.
Она вспомнила наконец, что умеет летать. И улетела. И они уже не встретятся. Никогда.
Глава VI
Игры Рутилия против лемуров
«Скоро безобразия, творимые так называемыми патронами в Вечном городе закончатся».
47
12 сентября.
Обитатели столицы чувствовали себя ограбленными. У них украли победу! А римляне обожают побеждать. Они всегда в конце концов побеждают, даже если вначале терпят страшные поражения. А тут… Вечный город оказался вроде как неучастник в дальнем сражении в Гиперборее, как по старой привычке именовали земли на востоке жители Империи. Патроны как могли, старались замолчать победу Постума. Но где там! Весть распространилась мгновенно. Все – от пятилетнего мальчишки до древней старухи – обсуждали битву на Желтых водах. О патронах вдруг стали слагать язвительные песенки, стены домов пестрели от эпиграмм.
«Постум победил!» – люди выкрикивали эту фразу вместо приветствия.
Наиболее дерзкие собирались на улице Триумфаторов и орали «Постум победил» под окнами дворца. Известие, что император идет на Рим со своими легионами, пришло неожиданно. А казалось – должны были ожидать. Вмиг Римские вестники, служащие «патронам», нарекли Постума новым Суллой. Другое дело сам Город. Одни проклинали, другие ждали с надеждой. По ночам все слушали передачи станции «Либерта» из Лондиния – напрасно Патроны пытались эти передачи глушить. Черный рынок процветал – с ним устали бороться. На тессеры почти ничего не выдавали, иногда можно было получить горсть заплесневелых сухарей – и то, если повезет. Патроны винили Второй Парфянский, блокировавший Рим. Народ бежал из столицы толпами. Город будто вымер.