Всё хоккей
Шрифт:
Я не хотел больше убивать, и не хотел причинять страдания. Дядя Тони наверняка был замешан в истории с медсестрой Женей. И мне необходимо это было выяснить. И невольно возникшие чувства, даже не чувства, а так, штрихи, отблески, тени чувств к девушке, могут вновь помешать. И вновь я могу стать причиной краха чьей-то жизни.
У меня уже не было сил разрушать. Я сам был разрушен.
Тем не менее, помимо своей воли, мой шаг был уверен, весел и тверд, я даже перестал горбиться, и даже снял очки. Отчего мир стал более
Я бодро шагал по многолюдному проспекту, не замечая, что насвистываю мелодию из «Прекрасной мельничихи». И резко притормозил у книжного магазина. Неплохо бы прикупить Вересаева. Я знал из него лишь одну строчку, подслушанную еще сто лет назад, когда была жива мама, которой сегодня и похвастался перед Тонечкой: «У каждого врача за спиной есть свое кладбище». Как, наверное, и у ученого, у учителя, а, проще говоря, у каждого человека есть за спиной свои мертвецы.
Это я уже знал из собственного опыта. Люди уверенно шагали навстречу. Они знать этого не хотели. Они по-прежнему были уверены, что на их кладбищах похоронены только родные и близкие, в смерти которых они не виноваты.
Может, поэтому на сегодняшний вечер мне Вересаев нужен был весь. Чтобы получить ответ и на другие вопросы. Но я слишком был самоуверен. Похоже, отвечать он мне не хотел. Я ему, похоже, сегодня был не нужен. Потому что мне так и не удалось его купить.
Возле книжного магазина толпились люди. И это меня удивило. Я понятия не имел, что еще бывают очереди за книжками. Или свершилось чудо? И на землю спустился гений? И нашей земле пришелся кстати? И даже людям?… Но я поторопился составить доброе мнение о читающей публике.
Они действительно толпились у книжного магазина, что-то горячо обсуждая и агрессивно размахивая руками. Внезапно по чьему-то истеричному зову все одновременно задрали головы вверх. С неба спускался гений. Я по-прежнему плохо видел его лицо, лихорадочно нащупывал очки в кармане, сумке, но безуспешно. Я щурился, но гениальное лицо так и не мог узреть. Внезапно лицо гения стало двоиться, троиться, четвериться… Лиц стало много и они все ниже и ниже, плавно и обреченно опускались на нашу грешную землю, словно делая одолжение.
Наконец без очков смог разглядеть воздушные шары с изображением лица гения. Но лица по-прежнему не мог видеть отчетливо.
— Кто это? — крикнул я.
— Вы что! С Луны свалились! — какой-то длинноволосый верзила готов был влепить мне оплеуху за мою безграмотность.
— Похоже, с луны свалился не я, а он, — я кивнул на плавно танцующие в воздухе физиономии гения.
— Да это… Это… — возмущаясь затараторила стриженая остроносая дама в очках. — И как это можно не знать! Это талантище, умница! Такую гениальную книжку написал!
Похоже, фамилию талантища она все же забыла или вообще не знала.
Возле меня запрыгали какие-то лохматые медведи, зайчики и микки маусы.
— Купите гениальную книжку! Купите шедевр века! — они навязчиво хватали меня за руки.
— Сам автор имеет честь дать сегодня вам автограф! — хрюкнула свинья и уже бесцеремонно потащила меня к входу книжного магазина.
Фамилию гения я так и не узнал. Но подозревал, что это все же не Вересаев. И не потому, что Вересаев был уже далече. Сегодня было возможно все. Просто я был уверен, что таких денег на рекламную компанию у него бы попросту не хватило. Да и со вкусом у него все было в порядке. Но я, опять же, оказался просто младенцем по сравнению с возможностями рекламы.
Свинья ловко втиснула меня через двери магазина и буквально поставила в очередь. Я обреченно вздохнул, по-прежнему утешая себя мыслью, что сегодня смогу купить Вересаева. Но стоять час в этом сумасшедшем доме все же не собирался. И решил попробовать без очереди. В конце концов я же хотел купить не сверхгения, а скромного Вересаева. Но и сумасшедший дом оказался здравницей по сравнению с исполнением моих желаний.
— Извините, — промямлил я, стараясь выглядеть интеллигентно, и от волнения даже нашел свои очки.
Очки видно полностью расположили к моей скромной персоне, и многие из очереди ко мне почтительно обернулись.
— Извините, мне совсем по-другому делу. Я вам не составлю никакой конкуренции. Хотя я очень уважаю ваш выбор. Но мне… С вашего позволения купить только одну книжку. Автора такого. Не знаю, знаете ли вы его. Вересаев фамилия.
На меня смотрели как на сумасшедшего. И я не понимал, в чем дело, неужели Вересаев уже в списке запрещенных писателей? Наконец кто-то не выдержал этого гробового молчания и загоготал на весь магазин.
— Во чумло! А мы, по-твоему, чего — за колбасой тут стоим! Или за Пушкиным? Можно сказать, паримся, все муки испытываем, а он вот просто так! Очкарик недобитый! На халяву! Без очереди!
— Но мне только Вересаева…
— А мне кого, Лермонтова?
Я вообще ничего не понимал и беспомощно озирался по сторонам в поисках вразумительного ответа.
— Да не крутись ты, очкарик! Не хочешь стоять смирно, вылетишь в один миг! — перед моим носом появился здоровенный кулак.
И я, так ничего и не понимая, собирался уже последовать его совету и вылететь отсюда побыстрее. Но положение спасла кудрявая девочка подросток с ранцем на спине.
— Тут все, дядечка, стоят за Вересаевым. Это же так просто. Его только что издали, а нам в школе обязательно к следующему уроку нужно его прочесть.
Я шумно перевел дух и вытер вспотевший лоб.
— Ничего не понимаю, — пробурчал я себе по нос. — А кто тогда дает автограф.
— Он же и дает, Вересаев, — девочка пожала плечами, недоумевая моей тупости. — И что тут непонятного.
Мне лично было непонятно все. И я на всякий случай спросил девочку.
— А другого Вересаева нет?