Все хорошие девочки попадают в рай
Шрифт:
— А где комната Нечаева? — наконец нарушила я молчание.
— Вон та, последняя по левой стороне.
Я пошла в указанном направлении, стараясь не натыкаться на сундуки, коробки и старые велосипеды, выставленные в коридоре. Бабулька семенила следом за мной. Неужели она следит, чтобы я не стащила ее железный сундук с тряпьем? Когда я дошла до последней двери, то обнаружила, что она заклеена узкой бумажкой с печатью.
— А где же хозяин? Не живет здесь, что ли? — Я недовольно глянула на старушку. — Что же вы вводите в заблуждение?
— Теперь не живет.
— Да где же он теперь? — Я уже теряла терпение.
— Как «где»? В морге. — Бабулька посмотрела на меня с легким удивлением. — А может, уже где похоронили за казенный счет. А разве ж ты, милая, не насчет комнаты из домоуправления пришла?
Я в оцепенении уставилась на божий одуванчик. Как это — в морге? Почему в морге? Выпивал, конечно, но ведь еще несколько дней назад был бодр и энергичен. Может, у бабульки старческий маразм, заговаривается, не помнит ничего?
— Погодите, бабушка. — Я старалась говорить как можно громче и почти что по слогам. — Я у вас спрашивала насчет Фридриха Марксовича Нечаева. Он здесь проживает?
— Что ж ты так кричишь-то, иерихонская труба? Я не глухая, — обиделась бабулька. — Да, проживал здесь. А четыре дня назад взял да и помер. Комната теперь вот ничейная осталась...
Надо же, как не вовремя! Только-только я решила разузнать у него все о брате, как на тебе! И «четыре дня назад» — это как раз в тот день, когда бедный пьянчужка приходил в «Модус вивенди»... Получается, что я — одна из тех, кто видел его практически перед самой смертью.
— А как это случилось? Когда? Ночью, что ли? — забросала я вопросами старушку.
— Ну ладно, чего в коридоре-то стоять, пошли в комнату, — предложила старушка и повела меня обратно.
Комната Нины Ивановны, как отрекомендовалась бабулька, оказалась светлая и чистенькая. Но ничто не могло скрыть вопиющей нищеты: слишком короткие застиранные занавески на окнах, аккуратно залатанная, почти что прозрачная скатерть, продавленный диван и засаленное на подлокотниках кресло.
— Давай чайку со мной выпей, — предложила Нина Ивановна и достала из комода еще один стакан с железным подстаканником, какие встречаются только в родимых поездах дальнего следования. Зажурчала тоненькая струйка того цвета, который в народе метко называют «мочой». Но у Нины Ивановны это была, оказывается, только заварка. Из пузатого эмалированного чайника она долила кипяток и с доброй улыбкой протянула мне стакан. Я с сомнением разглядывала бледно-желтую жидкость.
— Пей, пей, хороший чай, «со слоном», — ободрила меня бабулька и вытащила из буфета на свет божий вазочку с тремя сушками. Одну из них она принялась размачивать в своем стакане.
— Нина Ивановна, так как же умер Фридрих Марксович? — Мне не терпелось узнать подробности.
— Ну, как они все умирают, — неторопливо завела старушка, — водки поддельной выпил, с какими-то там сивушными маслами, да и все дела.
— Водки? — Я была немного разочарована. Признаться, я ожидала услышать скорее о насильственной смерти. Чего уж греха
— Один как перст. Уж я-то знаю, кто к кому идет, всем дверь открываю. А к нему в тот день никто не приходил, это точно. — Нина Ивановна вытащила сушку из чая и попробовала ее на зуб. Сушка показалась старушке все еще слишком жесткой, поэтому была возвращена на место. — Да и Люська вряд ли позволила бы ему выпивать с кем-то, кроме нее.
— Кто-кто? — Собственное имя, да еще в таком контексте, резануло слух.
— Люська. Она по паспорту вообще-то Люсьена Витальевна, но так ее отродясь никто не звал. Тоже в нашей квартире живет, в десятиметровой комнате. Дружила она с Фридрихом с тех самых пор, как он у нас комнату обменял.
— А давно это было?
— Да лет семь назад. — Нина Ивановна наклонилась ко мне и зашептала: — У него тогда денег было — ну просто море. Уж и не знаю откуда, ведь не работал нигде. Вот Люська и стала к нему захаживать на рюмочку. Прямо не разлей вода стали, точнее говоря, не разлей водка. Ты, вообще, если хочешь чего поподробней про Фридриха-то узнать, к ней обращайся.
— А вы знаете, где она сейчас?
— Отчего ж не знать, — усмехнулась бабулька, — у себя в комнате. Спит, должно.
— Спит... — Я прикидывала, не лучше ли будет прийти завтра. — А когда она обычно просыпается?
— Да когда будят. Ты зайди к ней, не стесняйся. И вот что... — замялась бабулька. — Ты Люське бутылку водки купи, она тогда поразговорчивей будет. А так она просто запослать может, если не в настроении.
Ага, понятно: «не в настроении» — это, значит, с бодуна. Следуя инструкциям Нины Ивановны, я вышла из подъезда, обогнула дом с правой стороны и обнаружила там небольшой магазинчик.
Отдел спиртных напитков поразил меня своим ассортиментом. Никогда бы не подумала, что существует сорок сортов водки, а их здесь было, как минимум, столько. Какую бы выбрать для Люськи?
Интеллигентного вида мужчина с чистеньким пудельком на поводке отошел от прилавка с бутылкой «Гжелки» в руках.
— Это хорошая водка? Как на ваш вкус? — поинтересовалась я у него.
Мужчина холодно оглядел меня с ног до головы.
— Не знаю, я водку не пью. Мне для компрессов.
— Какие могут быть компрессы в такую жару? — недоуменно пожала плечами немолодая продавщица, когда покупатель с пуделем вышел из магазина. — А вам что?
Меня вдруг осенило.
— Вы Фридриха Марксовича знаете?
— Кого?
— Ну, живет в соседнем доме, сухонький такой, лохматый...
— Нет, что-то не припомню.
— А Люську, тоже рядом живет? — не теряла я надежду.
— Люську? Конечно знаю, она у нас полы моет.
— А какую водку она обычно покупает?
— Ну, она не мелочится, — рассмеялась продавщица. — Уж и не знаю, на какие деньги дамочка шикует, но всегда берет только самый дорогой товар. «Абсолют», например.
Я взглянула на ценник «Абсолюта». Да, Люська действительно берет от жизни все.