Шрифт:
Рэй Дуглас Брэдбери
Все мы одинаковы
На океанской набережной стоит единственный в своем роде книжный магазин, где слышно, как бьются о парапет волны прилива, сотрясая и стены, и книжные стеллажи, и покупателей.
Освещение в магазине скудное, кровля — жестяная, но при этом в продаже имеется десять тысяч томов: с них, правда, приходится сдувать пыль, если хочешь полистать страницы.
Впрочем, мне больше по вкусу та стихия, которая бушует не внизу, а наверху, когда оркестры грозовых струй колотят по листам жести, словно исполняя произведения для барабанов и цимбал под аккомпанемент пулеметной очереди. Когда в полдень
1
Измаил — персонаж романа Г. Мелвилла «Моби Дик, или Белый Кит» (1851).
В один из таких дней, собравшись подышать озоном, я подъехал к магазину «Белый кит» и медленно двинулся в сторону входа. Обеспокоенный водитель такси бросился следом, раскрыв у меня над головой зонт. Я отвел его руку:
— Благодарю вас. Мне полезно промокнуть!
— Ненормальный какой-то! — буркнул таксист и укатил прочь.
Промокнув, к вящей радости, до нитки, я нырнул в магазин, отряхнулся, словно пес, и остановился с закрытыми глазами, чтобы послушать, как ливень барабанит по жестяной кровле.
— Откуда начать? — спросил я у темноты. Слева, подсказало наитие.
Я двинулся в ту сторону, и ритмы штормового тамтамбурина (какое точное слово: тамтамбурин!) почему-то привели меня к стеллажам со старыми школьными ежегодниками — от таких изданий я всегда шарахаюсь, как от погоста.
А ведь книжные магазины — это, по сути дела, кладбища, где покоятся бивни старых слонов.
В тот раз я со смутным беспокойством порылся в школьных ежегодниках и прочел надписи на корешках: Берлингтон, штат Вермонт; Орандж, штат Нью-Джерси; Росуэлл, штат Нью-Мексико — огромные сэндвичи с реликвиями пятидесяти штатов. У себя дома я даже не притрагивался к моему собственному, богом забытому экземпляру, который тоже спал вечным сном, храня в себе, как в космической капсуле, рукописные свидетельства времен Великой депрессии: «Обломись, ботаник. Джим»; «Живи долго и регулярно. Сэм»; «Писатель из тебя выйдет хороший, а любовник хреновый. Фэй».
Сдув пыль со школьного вестника из города Ремингтон, штат Пенсильвания, я пролистал большимпальцем страницы, увековечившие десятки бейсбольных, баскетбольных, футбольных воинов, которые свое отвоевали.
1912.
Я пробежал глазами сто двадцать открытых лиц.
Вот ты, ты и ты, мысленно обратился я к ним. Надеюсь, жизнь у вас сложилась удачно? Брак не распался? Дети не огорчали? Посетила ли вас сумасшедшая первая любовь, а затем и другая? Как, как все это было?
Избыток венков, избыток могил. Горящие глаза, чудесные улыбки.
Я уже собирался было захлопнуть этот выпуск, но…
Большой палец задержал страницу с фотографиями выпуска 1912 года, когда Первая мировая была еще немыслимой и неведомой. Тут я ахнул:
— Быть такого не может! Чарльз! Чарли Несбитт, дружище!
Он самый! В рамке далекого года, веснушчатый, лопоухий, с раздутыми ноздрями и мелкими зубами. Чарльз Вудли Несбитт!
— Чарли! — вырвалось у меня.
Над головой ливень долбил крышу. По спине
— Чарли! — Я перешел на шепот. — Почему ты здесь?
С замиранием сердца я поднес журнал к свету и вгляделся в текстовку.
Под фотографией читалось: Рейнольдc. Уинтон Рейнольдс.
Прямая дорога в Гарвард.
Намерен сколотить миллион.
Любимое занятие: гольф.
Но лицо на снимке?
— Чарли, будь я проклят!
Чарли Несбитт всегда был туп, как пробка, но профессионально играл в теннис, занимал призовые места на соревнованиях по плаванию и спортивной гимнастике, а ко всему прочему не знал отбоя от девчонок. С чего бы это? Неужели девушкам нравятся такие уши, зубы и ноздри? А ведь мы готовы были приплачивать, чтобы только походить на него.
Теперь он возник в школьном вестнике какого-то незапамятного года — все тот же, с дурацкой усмешкой и оттопыренными ушами.
А может, в свое время было двое парней, носивших имя Чарли Несбитт? Или на свет появились близнецы, которых разлучили при рождении? Нет, ерунда какая-то. Мой однокашник Чарли Несбитт так же, как и я, родился в 1920-м. Стоп!
Я снова ринулся к стеллажам, откопал ежегодник 1938-го (это был год нашего выпуска) и стал торопливо листать страницы с фотографиями выпускников, пока не увидел:
Намерен стать профессиональным игроком в гольф.
Собирается поступать в Принстон
Мечта: разбогатеть.
Чарльз Вудли Несбитт.
Те же мелкие зубы, оттопыренные уши и россыпи веснушек!
Чтобы сравнить этих мнимых «близнецов», я положил рядом два ежегодника.
Мнимых? Нет! Абсолютно одинаковых!
Дождь настырно барабанил по жестяной кровле.
— Что за чертовщина: Чарли — он же Уинтон!
Захватив оба ежегодника, я подошел с ними к прилавку, где восседал мистер Лемли, такой же древний, как его товар.
— Выбрали? — Он посмотрел на меня поверх старомодных очков. — Можете взять бесплатно. Дарю.
— Один момент, мистер Лемли… Я показал ему имена и фотографии.
— Ничего себе! — протянул он. — Может, родня? Братья? Да нет. Тот же самый парнишка. Как вы это обнаружили?
— Случайно.
— С ума сойти. Ну и совпадение. Такой случай — один на миллион, верно?
— Ну, в общем… — Я безостановочно листал страницы от начала к концу и обратно. — А что, если все лица во всех ежегодниках из всех городов и штатов… черт… вдруг они все похожи?
— Ну, хватил! — Я услышал себя со стороны.
А что, если все лица во всех ежегодниках одинаковы?!
— Оставьте меня! — выкрикнул я.
Тут только головы полетели направо и налево — так мистер Лемли впоследствии описывал мои действия. Как многорукий божок отмщения и ужаса, странно громогласный Шива, я в бешеном ритме хватал с полок ежегодники, чертыхаясь от находок, страхов и восторгов, в полном одиночестве командуя парадом, который под звуки хора и оркестра маршировал в неизвестности, сквозь далеко разбросанные города незримого мира. Время от времени я метался от одного стеллажа к другому, а мистер Лемли приносил мне кофе и шепотом говорил: