Всё на земле
Шрифт:
Ждал подвоха Дорошин со стороны Володьки… Фу ты черт, не Володьки, а первого секретаря райкома товарища Рокотова. Даже сейчас, в мыслях, Дорошин не мог отказать себе в возможности съязвить. Сидел товарищ Рокотов у торцовой части стола, за которым председательствовал Гуторов, и будто не слышал всего, что говорилось. Что-то неторопливо записывал в блокнот четким и ровным своим почерком.
А рядом с Дорошиным вертелся на месте Насонов. Уж как вертелся, будто не мягкий, с поролоном, стул под ним, а доска, утыканная гвоздями. И вздыхал жалобно так, что у Дорошина сердце покалывать стало.
— Ты что, Иван? — шепотом спросил он, уловив пристальный, неотрывный взгляд Насонова в сторону первого секретаря.
Насонов
Да, тяжко было Насонову. Зайдя в зал заседаний и присаживаясь к столу, пожал он руку каждому из членов исполкома. Рокотов отвернулся от него. А Гуторов, видно, ничего не знал, потому что доброжелательным голосом поинтересовался у Насонова, как доставляется свежая почта в села колхоза. Когда Гуторов зачитывал документы, секретарь райкома не обронил ни слова, будто и не было утреннего насоновского признания. И это было горше всего, потому что выскажи свое мнение Рокотов — и сразу все стало бы ясным. А тут думай, догадывайся, что у него на уме. А ну как определил он провести всю процедуру так, как будто и не было утреннего разговора? В дорошинскую пользу? А может, ждет, пока сам Насонов встанет и признается во всем? Ох, знать бы. А у Рокотова на лице даже мускул не дрогнет. Не человек, а чурка с глазами. Нервов у него нет, что ли?
— Прошу высказываться, — повторил Гуторов.
Дорошин глянул по сторонам, кашлянул, басом загудел:
— Мне вроде высказываться не к чему, я тут сторона заинтересованная, однако скажу пару слов. Район наш в перспективе горнорудный союзного значения… И не в перспективе даже, оговорился, по старой привычке, а сегодня, когда мы для Липецка, да и для Урала миллионы тонн руды даем. А когда будет наш собственный электрометаллургический, тогда уж и говорить нечего. А я хочу вам напомнить, товарищи, один тезис из решений Двадцать четвертого съезда партии о том, что электрометаллургический начнут строить в теперешней, девятой пятилетке… Мне в министерстве по секрету сказали, что уже вот-вот будет назначен начальник строительства и директор будущего комбината… Мы здесь все народ партийный, ответственный и понимаем: комбинат, как первостепенное государственное дело, будет возводиться от силы пять — семь лет. К тому времени имеющиеся мощности, нами освоенные, будут давать тридцать процентов нужной руды. А где взять остальные семьдесят? А? И вопрос, который мы сегодня обсуждаем, — вопрос государственный, товарищи… Даже, если хотите, политический. И решать его нужно не затягивая, без бюрократии. Вот вся моя речь.
Говорил Дорошин вроде для всех членов исполкома, а предназначал Рокотову. И все так и поняли эту страстную дорошинскую предварительную отповедь будущему оппоненту: дескать, знай, против чего собираешься выступать, против чего намереваешься бороться. А коли не настроен воевать с этой идеей, так усвой, что не блажь это стариковская генерального директора комбината, а дело государственное, ради которого он, Дорошин, готов на все пойти.
А Насонов в этот самый миг обмозговывал проблему другую. Уловив на себе быстрый взгляд Рокотова, будто мимолетный, но на самом деле словно не поглядел, а током ударил… И понял Насонов, что надо вот тут, сейчас, вставать и начинать во всем признаваться самому, не дожидаясь, пока сделает свое спокойное и убийственное заявление секретарь райкома, и тогда это уже будет совсем другое дело, за которое и наказание будет иное; и поэтому, решившись, Насонов теперь караулил момент, не слушая слов Дорошина, ждал, когда смолкнет громкий и пронзительный голос Павла Никифоровича, чтобы сразу же втиснуться самому с покаянной своей речью. Потому что кто его знает, а вдруг, сразу за Дорошиным, заговорит Рокотов — и тогда уж держись, Иван Насонов.
Не успел Гуторов слова сказать после эффектного выступления Павла Никифоровича,
— Да ты садись, Иван Иванович… Вид у тебя, будто каяться собрался.
— А я и каяться, — взволнованным голосом, не узнавая сам себя, произнес Насонов и в душе, не показывая это выражением лица, одобрил свое давнишнее, по-мужицки удобное умение иногда прикинуться этаким простаком, а то и в грудь себя кулаком хряснуть, чтоб аж слушателям больно стало. А внутри какой-то второй голос похвалил: «Ай да Ванька, ай да молодец. Душевно получается все…»
Дорошин забеспокоился. По пальцам его увидал это Насонов, по тому нетерпеливому жесту, каким директор комбината достал из нагрудного кармана совершенно ненужные ему в данный текущий момент очки.
— Говори, Иван Иванович, — строго разрешил Гуторов.
— Виноватый я крепко, Василий Прохорович… Виноватый. — Голос Насонова дрогнул. — Бумагу, которую вы зачитывали только что, государственной, ответственной считать никак нельзя… Да-а-а… Наказывайте меня, снимайте с председательства или еще что… Влюбленный я тогда был, когда эту бумагу печатью штамповал… Вот именно влюбленный. В свинарник новый, про который мне тогда так красиво рассказывал Павел Никифорович. Да как же я тогда мог от дела этого отказаться, когда свинарник этот меня на первое место в районе по поголовью свиному выводил? Ну собрал я кто был в селе из членов правления — и отштамповали бумагу. Восемь душ членов правления и было.
— А собрание? — Гуторов с места приподнялся.
— Да какое же собрание? Не было собрания., Отштамповали, и все.
— Ты понимаешь, что ты говоришь? Отдаешь себе отчет в этом?
— Так и было, — Насонов кивнул головой и сел.
Тишина стояла. Кашлянул Гусаков, первый заместитель Гуторова, зашелестела бумагами Марья Дмитриевна, которой поручено было вести протокол исполкома.
— Сукин ты сын, Ванька, — хрипло сказал Дорошин и даже локтем больно толкнул Насонова под бок.
Встал Гуторов:
— Я прошу членов исполкома высказываться, — и голос его был демонстративно спокойным, хотя обстановка обещала и ему немало неприятностей.
— Исключать из партии за это надо! — выкрикнул Дорошин.
— Обман… преднамеренный обман, — подтвердил прокурор. — Ты ж колхозников, понимаешь, обманул… Их именем, понимаешь, распорядился. Не по-партийному.
Кулачкин — начальник управления сельского хозяйства — сокрушенно головой покачал:
— Шуму теперь в колхозе будет.
Кисляков только, старый соперник Насонова, директор совхоза «Салют», усмехнулся понимающе и сочувственно. Уж он-то оценил ситуацию сразу, прикинул степень риска насоновского, уважительно и даже чуть восхищенно головой кивнул:
— А что ему делать оставалось? Свинарник надо… А где подрядчика найдешь? Они все, строители, вон только по комплексам и работают… А в наших рядовых условиях, чтобы построить что-нибудь, надо черту душу запродать. Я вон леваков нанимал, бродячих строителей… Хоть шкуру снимут, зато построят. А теперь, когда и такое запретили, хоть в петлю лезь… Где строителей взять? Вот у меня деньги сколько лет лежат на новый клуб. А кто его строить будет?
— Ты, Роман Васильевич, эти разговоры прекрати, — оборвал его Гуторов. — Законы не нами писаны.
— Тогда и ножки по одежке надо протягивать..
Поднялся Рокотов:
— Мы ушли в сторону от вопроса. Проступок товарища Насонова будет по заслугам оценен районным комитетом партии и, я полагаю, исполкомом районного Совета... Управлению сельского хозяйства, исполкому и бюро райкома, вероятно, следует подумать над тем, справляется ли товарищ Насонов со своими обязанностями председателя колхоза. Может быть, подумать о его замене., Чистое дело нужно делать чистыми руками.