Все наши ложные «сегодня»
Шрифт:
Дома почти обрушились, ветер и вода педантично разбирали их на кусочки, а растительность укрывала руины ветками и ползучими лозами. Деревянные конструкции постепенно гнили, кирпич крошился – все планомерно превращалось в чернозем.
Люди оставили Абли в покое, но время не остановилось.
В нашу бытность язвительно настроенными детьми мы смеялись над устаревшими технологиями и примитивными материалами – надо же, жилища строили из дерева и кирпича, а не из синтетических полимеров и рекомбинантных сплавов! Но в эту поездку настроение у нас было подавленным – никаких острот,
– Слышали о клинике по потере веса в невесомости? – осведомился я. – Вообразите: на орбитальной станции установили медицинское оборудование для эксперимента по работе с людьми, которые, похоже, неспособны сжигать жир при обычной силе тяжести. Но там что-то сильно напутали, и у клиентов начали расти под мышками и под коленями жировики размером с дыню, которые пришлось удалять, а потом еще проводить косметическую реконструкцию.
– Я, кажется, видел репортаж про клинику, – сказал Сяо.
– А я пропустил, – заявил Эшер. – И впрямь, смешная история!
– Нисколько, – возразила Диша. – А тем беднягам не до смеха.
– Брось! – фыркнул я. – Ты сама хохотала над подобными вещами.
– Да, в детстве, – кивнула она. – До того, как сама попыталась сделать что-то полезное, и поняла, насколько это трудно. Если проект, в котором я занята, провалится, ты тоже будешь подтрунивать надо мной?
– Давайте вернемся к машине, – перебил ее Сяо. – Хватит вам спорить!
– Конечно, об всякой ерунде и говорить-то не стоит, – отозвалась Диша. – Лучше будем держаться вместе – без него – и обсуждать за его спиной, что мы, дескать, очень волнуемся из-за того, во что Том превращает свою жизнь.
– Диша, у него только что умерла мать, – укорил ее Эшер.
– Верно. Но нам незачем хранить скорбное молчание или – еще хуже – прикидываться подростками, гогочущими над неудачниками! Ведь нас на самом деле кое-что беспокоит. Потому что выяснилось, что остальные были правы, а мы – нет. Тревожиться о реальном деле – это прекрасно. А знаете, что самое важное? Вложить хоть маленькую, но свою лепту во что-нибудь настоящее. Вот что я хочу сказать. Том, займись чем-нибудь. Стань кем-то. Действуй.
– Как? – спросил я – Я ведь даже не что-нибудь. И чем дальше, тем хуже. Отец испытает свой прототип в июле. И когда машинка заработает, а она, бесспорно, заработает, он станет величайшим гением, а я еще большим ничтожеством.
Никто не нашелся, что мне ответить. Беда с людьми, которых знаешь слишком хорошо, заключается в том, что их слова перестают что-то значить для тебя, а молчание… оно становится громогласным.
26
Мы вчетвером поплелись к нашему летающему автомобилю мимо скособоченного дома, густо окруженного растительностью. Сяо и Эшер обогнали нас и перебрасывались отрывочными репликами о предстоящей свадьбе – Сяо был полон решимости
Остатки тротуара постепенно и неуклонно разрушались и дальше: из каждой трещины торчала поросль по колено высотой. Я внимательно смотрел под ноги, чтобы не споткнуться, и внезапно заметил блеск наполовину скрытого в земле кусочка металла.
С ума сойти, старинные карманные часы!.. Позолоченный корпус покрылся лишаями патины, но крышка была плотно закрыта, и стекло под ней оказалось не слишком поцарапанным. Главный фарфоровый циферблат был снабжен двумя стрелками для часов и минут, а в нижней его части располагался второй маленький циферблат с тонкой стрелочкой для отсчета секунд. Помимо прочего, там красовалась надпись «HAMILTON WATCH co., 1090».
Помните: тот, кто изобрел железнодорожный поезд, изобрел также и железнодорожную катастрофу? В начале двадцатого века подобные аварии частенько случались, поскольку поезда двигались по одним и тем же путям, и их маршруты не всегда были хорошо скоординированы. Точный отсчет времени являлся вопросом жизни и смерти. Часы, подобные моей находке, были сделаны для защиты людей.
В том мире, где я жил, все технические средства были связаны с глобальным хронометром, и их действия выверялись до микросекунд. Планета людей, живущих в унисон… Но эти карманные часы принадлежали эре временной изоляции, планете людей, каждый из которых существовал в своем собственном личном пространстве.
Примерно таким же ощущал себя и я. Диша, Сяо и Эшер разбросало по миру, однако они сумели синхронизировать течение времени друг с другом. Ну а я летел куда-то прочь в неизвестном направлении.
– Том! – окликнула меня Диша. – Тебе стоит на это взглянуть!
Раздосадованный, я еле удержался от того, чтобы ответить ей какой-нибудь колкостью, но промолчал.
Подняв голову, я увидел, что Диша подошла к двухэтажному коттеджу из красного кирпича, на деревянной отделке которого сохранились клочья кремовой краски. Диша пристально всматривалась в окно. Грязное стекло прорезала трещина, и, приблизившись к Дише, я сразу сообразил, что в комнате находится бывшая библиотека. На полу валялись сотни книг, а из наполовину перегнившей бумажной трухи росло с дюжину тонких молодых сосенок. Деревца тянулись к свету, который лился сквозь дыры в полуобвалившейся крыше.
Диша оглянулась на меня, вытаращив глаза, с игривым выражением, какого я не замечал у нее, пожалуй, лет десять. За прошедшие годы она обрела суровость, и я не имел представления о том, было ли то естественным развитием ее личности или явилось результатом разочарований. Мы были отнюдь не столь близки, как раньше, и бесшабашная открытость подростковой дружбы давно минула.
– Даже не знаю, будет ли у меня еще возможность поговорить с тобой откровенно, – произнесла Диша, нарушив паузу… – Ты живешь на секретной базе в Антарктиде, – констатировал я. – Это далековато.