Все о феях

Ковалева Вера

– Вы не могли бы не топать? – раздражённо бросил лысый господин, не отрывая глаз от газеты. – Мешаете сосредоточиться!

Тётенька притихла, и с ней притихли колёса поезда, зашипели, закряхтели и совсем остановились. Лысый господин был так занят своими сводками, что даже не заметил этого, зато другие пассажиры зашевелились, зашуршали и прилипли к окнам.

– Смотри! – сказала рыжеволосая тётенька Марку, хотя он и так уже смотрел во все глаза.

За окнами поезда небо было высоким и густо-синим, без единого облака, а направо и налево от колеи до самого горизонта расстилалось ярко-маково-красное поле. Пассажиры заохали, заахали и высыпали из вагонов, чтобы рассмотреть маковое чудо поближе. Марк даже немного испугался, он такие поля видел только на картинках в книжке и не представлял себе, что так бывает по-настоящему.

– Ты идёшь? – спросила тётенька и протянула ему руку.

При солнечном свете выяснилось, что ботинки и шарф у Анни были точь-в-точь того же цвета, что и маки, что в поле росло множество других цветов, издали незаметных, а пассажиры поезда, совсем забыв, куда они ехали и по каким делам, разбрелись по полю, нюхали цветы и собирали букеты.

– Ты не хочешь нарвать букет для мамы? – предложила тётенька. – Только не трогай маки, они быстро вянут, собери лучше ромашки, по ним можно гадать. На любовь, – добавила она, смеясь.

Марк собирался было спросить, откуда она знает его маму и как гадать на любовь, но тут из вагона появился лысый господин. Они ведь совсем забыли, что оставили его в одиночестве за чтением биржевых сводок. Господин снова вытирал платочком лысину и возмущался вслух. Сначала он ругал железные дороги, затем машиниста, после премьер-министра и министра

железных дорог, а там и своих попутчиков. Он так разошёлся, что начал топать ногами и с каждым разом втаптывал в землю новый цветок. Этого Марк не смог стерпеть. Он решительно подошёл к господину и сказал громко, словно отвечал у доски:

– Как вам не стыдно! Разве можно так кричать из-за ерунды, когда вокруг волшебство? И перестаньте топтать цветы! – добавил он уже тише, потому что увидел, как лысина господина побагровела от злости.

Господин раскричался о том, что современные мальчишки совсем отбились от рук, не уважают взрослых и что учителям следует взяться за розги. Он, наверное, кричал бы ещё долго и, как знать, возможно, вытоптал бы целое поле, если бы не рыжая фея.

– Смотрите! – сказала она, в этот раз указывая на поезд. Поезд, очевидно, успели починить, и он пыхтел, собираясь тронуться с места.

Пассажиры вдруг вспомнили, что торопятся, взглянули на часы и засеменили к вагонам, забыв про маковое поле. Нет людей забывчивей пассажиров поездов. Анни зашла в вагон последней и положила на колени мальчика букет полевых ромашек, перевязанный красной ленточкой. Тут Марк не удержался и спросил шёпотом, покосившись на лысого господина, снова занятого газетой:

– Вы фея? – Он не очень-то верил в фей, но если они вдруг существовали, то наверняка были похожи на его попутчицу. – Это вы нарочно устроили?

К его удивлению тётенька ответила ему очень серьёзно и тоже шёпотом:

– Никому об этом не рассказывай. Я ничего не делаю нарочно – всё получается само собой.

«Конечно, она фея», – решил Марк после того, как Анни угостила его горячим шоколадом в вагоне-ресторане и нарисовала его портрет на салфетке – просто так.

– Раз уж вы фея, – решился Марк, – то не могли бы вы подарить мне котёнка?

– Зачем тебе котёнок? – удивилась в свою очередь Анни. – Обычно мальчики просят в подарок велосипеды, рогатки, которые стреляют без промаха, и фильмы про войну.

– У меня уже есть велосипед, – пояснил Марк, – очень хороший, с тремя скоростями. Мне его купила мама на день рождения. Мама не будет возражать, – поспешил заверить он, – она никогда меня не ругает. Только с тех пор, как папа собрал большой чемодан и уехал, она часто сидит на кухне одна и пьёт чай. И ещё просит, чтобы я рос ответственным, а я и так стараюсь. А раньше они часто ходили по гостям и оставляли меня с Кларой. Клара – это наша соседка, – добавил он совсем тихо.

– Я, кажется, знакома с Кларой, – так же тихо ответила Анни, но Марк её перебил, он боялся, что сейчас она сменит тему, как все взрослые, когда не хотят делать то, о чём их просят.

– Я сам буду заботиться о котёнке, – заверил он, – и отучу его царапаться. Он будет спать у мамы на коленях, чтобы ей не было скучно, когда я в школе или когда папа забирает меня на выходные. Я, может быть, даже научу его… – тут Марк прервался, увидев, что Анни черкает что-то на очередной салфетке.

– Вот, – протянула она, – это мой адрес, хотя ты и так не заблудишься. Приходи завтра в дом с маками на фасаде, на главной улице, запомнишь? Приходи в гости, познакомишься с Мэри.

На следующий день Анни испекла лимонные меренги и сварила горячий какао. Потому что феи, как ни крути, очень любят печь печенье для гостей и дарить котят десятилетним мальчикам и их мамам.

Сказка о фее, которая хотела в Париж

Вы спрашиваете, как девочки становятся феями? Я расскажу вам историю, совершенно правдивую историю о маленькой девочке с пухлыми щёчками и двумя белокурыми хвостиками, которая жила в большом, большущем доме. Эка невидаль, скажете вы, все маленькие девочки живут в каких-нибудь домах, больших или маленьких. Но разница всё-таки есть. Некоторые девочки живут в больших домах с большим садом, таким большим, что можно ездить по нему на самокате, в детской у них стоит настоящий батут, а в кухне няня печёт яблочную шарлотку и сладкие гренки, которые французы называют «потерянный хлеб» – это забавно, но к нашей истории никак не относится.

Другие маленькие девочки живут не просто в больших, а в очень больших домах с шумной улицей, начинающейся у самой двери. Кто в этих домах только не живёт: мамы, папы, ленивые студенты, кошки, собаки, рыбки-гуппи, даже – о ужас! – ящерицы и пауки, школьные учителя, хулиганы, водители такси, детские врачи и феи. Да-да, даже феи. Дома эти похожи на огромные неуклюжие корабли, особенно в сумерках. Вечером в кораблях зажигается сотня окошек, по крайней мере каждое четвёртое, и за каждым на подоконнике сидит по маленькой девочке, а то и двум – все они ожидают мам, возвращающихся с работы. И в зависимости от того, на каком этаже окошко, разным девочкам видны разные вещи.

Некоторые девочки видят, как мамы выходят из метро, поправляют береты и натягивают перчатки. Другие девочки наблюдают, как мамы заходят в магазин рядом с домом и появляются из дверей с тяжёлыми сумками с картошкой, молоком и шоколадными вафлями на десерт. Нашей маленькой девочке из окна шестого этажа были видны кусочек улицы, газетный киоск и уголок детской площадки с горкой. Маму она замечала издали – это была самая красивая, самая изящная и добрая мама, с длинными русыми волосами и в красных осенних башмачках. Кэти, так звали нашу девочку, ещё издали могла узнать, хорошее ли у мамы настроение. Когда маме было хорошо, она подходила к газетному киоску и покупала Кэти разноцветные жевательные резинки, а в булочной – слоёные пирожные, а когда плохо, то шла домой, уныло опустив голову, останавливалась на полдороге, бормотала: «Чёрт, масло закончилось», – и возвращалась к магазину. За окном, конечно, не было слышно, как она бормочет, но всё равно всё понятно. А иногда мама сворачивала на детскую площадку и долго не поднималась на шестой этаж. Кэти не видела её, но знала, что мама сидит, поджав ноги, на старых качелях и мечтает. Тогда она соскальзывала с подоконника, брала мамину любимую жёлтую чашку и понарошку заваривала в ней чёрный чай с лимоном. Понарошку, потому что спички ей мама не давала.

У маленькой Кэти были свои маленькие секреты. Когда я называю Кэти маленькой, я, конечно, имею в виду её возраст, по росту она была выше всех девочек в своем первом классе, а по сообразительности не уступала прыщавым восьмиклассникам. Да и секреты её, если присмотреться, были не такими уж маленькими. Ведь не каждая девочка умеет превращать полезную рисовую кашу во вкусное пюре из печёных яблок с мёдом, а пожухшие листья – в бабочек, самых настоящих живых осенних бабочек. Кроме того, Кэти умела разговаривать с фонарными столбами и даже учила их танцевать – и всё это она ухитрялась делать втайне от взрослых и задолго до того, как ей вручили настоящую волшебную палочку. Одним словом, Кэти была многообещающей юной волшебницей. Но главному её таланту позавидовала бы любая фея, если бы феи были способны завидовать. Кэти воображала. Ей нужно было только хорошенько зажмуриться и представить себе что-то желаемое во всех подробностях – и это что-то непременно сбывалось. Одним прекрасным октябрьским утром Кэти вообразила снег, настоящий, белый, пушистый снег, как будто живой, звёздочками ложившийся на жёлтые листья за окном, – и снег пошёл, тринадцатого октября, такой красивый, что даже взрослые не расстроились, а весело кинулись во двор играть в снежки. Чаще всего Кэти воображала всякие приятные мелочи: приезд крёстной, прогулку в зоопарк, красный вязаный шарф вместо скучного коричневого или мультики по телевизору, когда болела. Однажды она вообразила, что маме дали премию на работе. Сначала мама не поверила, потом разволновалась, потом позвонила лучшей подруге, чтобы поделиться радостной новостью, а потом махнула на всё рукой и купила два билета на море. Кэти тогда впервые увидела море, такое большое и синее, что потом его невозможно было представить, как она ни старалась. Она раскрыла глаза пошире и крепко вцепилась в мамину руку, чтобы не потеряться в синеве. Они так и делали всё, держась за руки: строили замки из ракушек, прыгали через волны с барашками, и ловили в прибое маленьких, с мизинчик, крабов, и отпускали их снова в море. А вечером мама надевала длинный, до земли, сарафан цвета морской волны и белую шляпу и гуляла с Кэти по набережной.

Я уже говорила, что мама маленькой

феи была очень красивой, самой красивой мамой на свете? Глаза у неё были голубыми, в тон сарафану, волосы русыми, а на носу летом высыпали веснушки, совсем как у Кэти. Ещё у неё был такой голос, знаете, такой ласковый, как будто она словами гладила по голове. И все гулявшие по набережной, конечно же, оборачивались на красивую молодую женщину с красивой маленькой дочкой и улыбались им вслед, а некоторые даже улыбались в лицо и дарили мороженое и морские камни с дырочками. Мама говорила, что эти камешки называются куриный бог и что они на счастье. К концу каникул у Кэти собралось столько куриных богов, что ими без труда можно было осчастливить всех маленьких девочек в её большом доме, а то и во всём городе, хотя никто, даже сам мэр, не смог бы точно их подсчитать. Так много, что из чемодана пришлось выложить мамины белые босоножки на каблуке, чтобы осталось место для камней. Мама так и шла вдоль платформы вокзала: в лиловом платье, в белой шляпе, которая тоже не поместилась в чемодан, одной рукой она держала за руку маленькую девочку, а в другой несла белые босоножки. А за чемодан пришлось заплатить носильщику, потому что рук у мамы только две, а ценного груза гораздо больше.

Как все маленькие девочки, Кэти любила оладьи с абрикосовым вареньем, сметану с сахаром, сладкий чай и рисовать с мамой. Маме доставался жёлтый фломастер и рисовать принцесс, а Кэти пририсовывала к ним принцев красным фломастером. Рисовать принцев – непростое дело, особенно если вы ни одного в жизни не встречали.

– Мама, а принц какой из себя? – спрашивала Кэти. Мама морщила лоб и рассеянно моргала, она ведь тоже не сталкивалась с принцами.

– Он высокий, с золотыми волосами и в шляпе – вот такой, – подсказывала ей Кэти, – и с бакенбардами!

Кэти знала множество умных слов и разговаривала иногда совсем как взрослая.

– Продолжай, мама! – просила она. И мама продолжала:

– У него серые глаза и тонкие пальцы. И морщинки в уголках глаз, и грустная улыбка, и…

– И лошадь! – перебивала Кэти, хлопая в ладоши. И пририсовывала рядом с принцем лошадь на двух ногах. Лошадь была синей – ведь красный и жёлтый фломастеры были уже заняты.

– Он хорошо пахнет: немного кофе, немного парфюмом от «Эрмес», немного свежей рубашкой, – продолжала мама, – читает в метро и не носит перчатки.

– И еще он дарит цветы красивым девушкам, – шептала ей на ухо дочка и щекотно смеялась. Потом она зажмуривалась и изо всех сил старалась вообразить настоящего принца – но никак не получалось. Принцы получались кривоватенькими и никак не находили с мамой общего языка. Это вам не шутки – вообразить принца, никогда не видев ни одного даже издали.

– Мама, – однажды спросила Кэти, семеня следом за мамой к трамвайной остановке, – как ты думаешь, где живут принцы?

Мама чуть замедлила шаг и оглянулась по сторонам. Утренняя улица была полна народу: дворники, спешившие по делам прохожие, лицеисты, пытавшиеся купить сигареты, старичок, выгуливавший лохматую собаку, собака, лаявшая на воробьёв, мамы с детьми и даже один папа с близнецами, продавец газет с газетами, лоточница с пирожками, водитель трамвая – в жизнерадостной, суетливой толпе не было ни одного принца.

– Наверное, в Париже, – сказала мама, – принцы живут в Париже, где же ещё… – И вздохнула.

О-о, Кэти знала, что за город Париж! Мама ездила туда в командировку на целых пять дней и привезла ей оттуда красную юбку с воланом, шоколадку с миндальными орешками и карманную шарманку, с которой Кэти не расставалась. На ночь мама рассказывала Кэти, как по утрам город Париж погружается в густой, молочный туман, из которого выглядывает только кончик Эйфелевой башни. Парижский туман так сладко пахнет свежими круассанами и цветами, что хочется намазать его толстым слоем на хлеб и съесть, запивая утренним кофе.

– Мамочка, а давай представим, что мы живём в Париже, – прошептала Кэти маме на ушко. Они как раз зашли в трамвай и уселись на единственное свободное место – возле окна, сначала мама, а к ней на руки – Кэти. – Давай вообразим, что мы живём в Париже, вдвоём, в красивой маленькой комнате под самой крышей, которая как чердак, но не чердак.

– В мезонине.

– Да, в мезинине! А в окошке чтобы было много цветов, как будто мы настоящие принцессы. И чтобы внизу дома была кондитерская, и нам бесплатно дарили пирожные за то, что я такая милая маленькая девочка. И давай пусть у кондитера не будет детей, или давай пусть будут, но уже большие, поэтому он будет кормить меня шоколадом, как будто я ему родная.

– А что мы будем делать в Париже?

– Мы будем гулять. Мы тебе купим длинное бежевое пальто, как ты хотела осенью, и белый зонтик, а мне – фиолетовые сапожки, потому что в Париже часто идет дождь, ты сама говорила. Мы будем красиво гулять по набережной.

– Сены. Там, где букинисты продают открытки девятнадцатого века, а птичники торгуют клетками, – продолжила мама мечтательно.

– Мама, а что ещё делают принцессы в Париже?

«Ну вот, мы уже стали принцессами», – подумала мама, а вслух сказала:

– Ну-у-у-у… Они ходят в театр, как мы с тобой. Помнишь, мы ходили на «Щелкунчика» и ты потом ещё месяц просила купить тебе пуанты? Они приветливо здороваются с прохожими, кушают на ходу сливочные трубочки и покупают букетики фиалок.

– Нет, мы с тобой не станем ничего покупать, просто будем гулять, гулять и кушать сливочные трубочки. А потом нам встретится принц. На мосту. Там везде принцы, а этот будет принц на мосту, чтобы мы его узнали. Он будет смотреть на уток и звать его будут Жан-Франсуа. И у него не будет шарфа, пусть ему шарф ветром сдует, что ли. И он будет так смешно втягивать голову в плечи, совсем как ты, когда идёшь от метро к дому. И вообще ему будет холодно, будет хотеться уехать из Парижа в тёплые края и чая ему будет хотеться. Потому что, понимаешь, ему некому заварить чаю, он же одинокий принц. Хотя очень красивый, – добавила Кэти, мечтательно закатив глаза. – И я подойду к нему и протяну ему сливочную трубочку, надо будет только не надкусывать её, а то вдруг он откажется. И он скажет: «Какая милая девочка!» – а я скажу ему: «Вы тоже милый», – а потом скажу: «А вот моя мама», – и покажу на тебя. Только ты стой поодаль и делай вид, что всё это случайно, и не кричи мне: «Кэти, Кэти», – и не дёргай за руку.

– А он?

– А он сначала ничего не скажет, просто подумает, какая же ты красивая и что он тебя уже где-то видел. Принцам всегда кажется, что они всех уже где-то видели. А ты подумаешь, что у него серые глаза и нет перчаток. А я шепну ему: «Подарите ей фиалки, пожалуйста!», – и тут окажется, что у принца в кармане есть ма-а-аленький букет фиалок, и он, смущаясь, протянет его тебе. А потом он тебя поцелует.

– А что будет потом? – спросила мама, но Кэти не ответила. Трамвай качнулся на повороте, мама крепко прижала к себе маленькую фею, а та, зажмурив глаза, воображала Париж в мельчайших подробностях.

Сказка о фее, которая не хотела спускаться на землю

Фея Полина жила в старой голубятне, когда-то построенной чудаком-архитектором на черепичной крыше самого высокого дома в городе. С тех пор молодые архитекторы понастроили разных домов и крыш, но Полинин так и остался самым высоким, в хорошую погоду с него были видны все улицы, как на карте, с тонкими браслетами трамвайных путей и островками парковой зелени. Знали бы вы, как чудесно жить в такой голубятне, спать на облаке белоснежного пуха, который мягче любой перины и теплее любого одеяла, ходить босиком по тёплой и шершавой черепице, умываться дождевой водой из старой медной лейки, натёртой до блеска, и печь клубничную шарлотку с чуточкой розмарина, собственноручно выращенного в терракотовом горшке. Если бы вы знали, как это чудесно, вы бы тут же купили себе лестницу и побежали осматривать соседние крыши в поисках такой голубятни, но ведь голубятен очень мало, особенно в большом городе, поэтому я больше ничего не скажу, пусть прелести жизни на крыше остаются редким счастливицам-феям.

По утрам Полина вставала с птицами, а что ей оставалось делать, живя в голубятне, и поливала терракотовые ряды своих грядок да так старательно, что жителям верхнего этажа снилось, будто идёт дождь. Это очень важно – просыпаться до рассвета, если вы живёте на крыше. Во-первых, потому что воздух на рассвете такой чистый и влажный, что можно наливать его в кофейник и немедленно варить кофе. Утренний кофе, заваренный на утреннем предрассветном воздухе, – крепкий и звонкий, чуть пахнет цветами бузины и пьянит. Заварив этот кофе, можно закутаться в пушистый плед и наблюдать, как просыпаются улицы у вас под ногами. Если вы видели хотя бы раз, как пробуждается город, вы ни за что не ошибётесь в его характере. Есть города вальяжные, они ждут, пока солнце не защекочет их ставни, и только тогда лениво потягиваются: сначала кошками, умывающимися на крыльце, затем рыночными торговцами, раскладывающими на прилавках рыжие тыквы, розовый чеснок, алые перцы и жёлтые, словно светящиеся изнутри, яблоки, а там и дородными матронами, пьющими кофе из крохотных чашек и ругающими торговцев за цены. Есть города суетливые, они и спать-то не спят и с раннего утра беспокоятся, вздрагивают, бегают туда-сюда ранними посыльными, ворчливыми дворниками, рыжими собаками, хлопают дверями булочных и сигналят первыми хриплыми клаксонами. В таком городе и жила Полина.