Все о внешней разведке

Колпакиди Александр Иванович

«В нашем отделе, ведавшем промышленным шпиона­жем, служил пожилой, тяжело больной сахарным диабе­том инспектор Л., которого все на службе за его добро­душие звали дядюшкой Вилли. Он был женат и вел скромную жизнь простого бюргера. Правда, у него была одна страсть — лошадиные бега. В 1936 году он впервые начал играть на ипподроме, и сразу же его увлекла эта страсть, хотя он проиграл большую часть своего месяч­ного заработка. Знакомые дали потерпевшему неудачу новичку хорошие советы, и дядюшка Вилли утешился возможностью скоро отыграться. Он сделал новые став­ки, проиграл и остался без денег.

В отчаянии, не зная, что делать, он хотел тут же покинуть ипподром, но тут с ним заговорили двое муж­чин, которые явно видели его неудачу, «Ну и что ж с того, — произнес тот, кто назвал себя Мецгером, — со мной такое раньше тоже случалось, так что нечего ве­шать голову».

Мецгер проявил понимание к страстишке дядюшки Вилли и предложил ему в виде помощи небольшую сум­му денег, с условием, что он будет получать пятьдесят процентов от каждого выигрыша. Дядюшка Вилли согла­сился, но ему опять не повезло— и он проиграл. Он получил новую субсидию и на этот раз выиграл. Но эти деньги ему теперь были крайне необходимы для семьи. Однако Мецгер предъявил ему счет. Он потребовал вер­нуть все полученные за игру деньги, и, поскольку дя­дюшка Вилли не в состоянии был расплатиться, пригро­зил заявить об этом вышестоящему начальству. Во время этого разговора он был под хмельком и согласился на условия своего сердобольного «друга». За предоставление новой ссуды он обещал передавать ему информацию из центрального управления нашей разведки. Отныне он состоял на службе у русских» ^[68] .

68

Шелленберг В. Мемуары. М., 1991. С. 117.

Впрочем, безоговорочно доверять словам Шелленберга было бы неразумно. Во-первых, он известен свои­ми фантазиями, порожденными его непомерным тщес­лавием. А во-вторых, вербовка Лемана в изложении Шелленберга не имеет ничего общего с действительностью. Правда, этому есть объяснение, но о нем позже. Другая точка зрения принадлежит последнему оператору Лема­на Борису Журавлеву, который считает, что тот начал работать на советскую разведку по идейным соображе­ниям. В интервью писателю Теодору Гладкову он заявил:

«Я и сегодня не сомневаюсь, что Леман работал исключительно на идейной основе. Хоть и кадровый по­лицейский, он был антинацистом. Возможно, даже имен­но поэтому. Тем более что, очутившись в гестапо, видел изнутри, насколько преступен гитлеровский режим, ка­кие несчастья он несет немецкому народу.

В самом деле, после временного разрыва с нами связи он сам восстановил ее в 1940 году, прекрасно сознавая, что в случае разоблачения ему грозит не увольнение со службы, не тюрьма, а мучительные пытки в подвалах своего ведомства и неминуемая казнь. Такой судьбой никого ни за какие деньги не соблазнишь. К тому же Леман был человеком в годах, без юношеской экзальтации и романтизма, он все прекрасно понимал, и шел на смертельный риск со­вершенно осознанно» ^[69] .

69

Гладков Т. Король нелегалов. М., 2000. С. 189-190.

Но, думается, что истина лежит где-то посредине. Действительно, к набирающему силу нацизму Леман относился отрицательно, но в то же время не испыты­вал симпатий и к коммунистам. Будучи свидетелем ужасов Первой мировой войны, он был сторонником мира с Россией, но во время его первых контактов с советской разведкой Гитлер еще не пришел к власти. Как и всякий немец, он умел считать деньги и пони­мал, что его жалованья не хватит, чтобы поддерживать доставшиеся жене в наследство гостиницу и ресторан в надлежащем состоянии. Кроме того, после выхода на пенсию он собирался открыть в Берлине частное сыск­ное бюро. Поэтому с советской разведкой Леман начал сотрудничать исключительно по материальным сообра­жениям. Об этом говорит и тот факт, что с 1934 по 1938 год он получал от своих операторов 580 марок ежемесячно.

Первый раз Леман встретился с сотрудником бер­линской резидентуры ИНО ОГПУ в 1929 году, но этому предшествовал целый ряд длительных и взаимных про­верок. Все началось в 1923 году, когда сотрудник контр­разведывательного отдела полицай-президиума Берлина в чине криминальобервахмистра Эрнст Кур за дисцип­линарное нарушение был уволен со службы без права на получение пенсии. Оставшись без работы Кур пере­бивался тем, что красил берлинские крыши, да еще время от времени ему помогали бывшие сослуживцы. Жена Кура, не желая терпеть материальные лишения, подала на развод. Но так как Куру некуда было уходить, то они продолжали жить под одной крышей. Однажды бывшая жена Кура обнаружила среди его вещей слу­жебные бумаги и сообщила об этом в полицию. У Кура был произведен обыск, в результате которого были изъяты секретные документы. Как они к нему попали, Кур уже не помнил, но, несмотря на это, ему грозил суд. Однако полиция не захотела выносить сор из избы, и дело замяли.

Приблизительно в это же время Кур попросил в долг у Лемана, который помогал ему и раньше. Леман не отказал, но неожиданно посоветовал поискать источник доходов в советском полпредстве. Последовав совету, Кур в конце 1928 года отправил в полпредство СССР в Бер­лине письмо, в котором предложил свои услуги. А в начале 1929 года состоялась его первая встреча с работ­ником резидентуры ИНО ОГПУ в Берлине. Во время обстоятельного разговора Кур выразил согласие за мате­риальное вознаграждение работать на советскую развед­ку, сообщая сведения, которые мог узнать от своих зна­комых в полиции. Центр одобрил вербовку Кура, кото­рый получил псевдоним А/70 (позднее Payne).

Леман, к которому Кур стал обращаться за интересу­ющими его сведениями, понял, что тот стал работать на русских. Убедившись в безопасности таких контактов, Леман в конце лета 1929 года и сам через Кура устано­вил связь с берлинской резидентурой ИНО. В Москве вербовку Лемана, которому был присвоен псевдоним А/201 (позднее Брайтенбах), сочли большой удачей. 7 сентября Центр направил в Берлин телеграмму, в ко­торой говорилось:

«Ваш новый агент A/2Q1 нас очень заинтересовал. Единственное наше опасение в том, что вы забрались в одно из самых опасных мест, где при малейшей неосто­рожности со стороны А/201 или А/70 может произойти много бед. Считаем необходимым проработать вопрос о специальном способе связи с А/201» ^[70] .

70

Очерки истории российской внешней разведки. Т. 3. С. 340-341

В Берлине тоже понимали необходимость соблюдения максимальной осторожности при контактах с Леманом. В ответной телеграмме в Москву по этому поводу говори­лось: «Опасность, которая может угрожать в случае прова­ла, нами вполне учитывается, и получение материалов от источника обставляется максимумом предосторожностей» ^[71] .

В результате было решено, что связь с Леманом ста­нет поддерживать через Кура нелегальный резидент внешней разведки в Германии Эрих Такке (Бом). Но, как выяснилось, такая организация связи оказалась нена­дежной. Дело в том, что Кур имел склонность сорить деньгами, увлекался женщинами и вином, иногда бывал излишне болтлив. Кроме того, Леману стало известно, что полиция начала проявлять интерес к Куру в связи с тем, что его вторая жена распространяла журнал МОПР (Международная организация помощи борцам револю­ции). Поэтому было решено вывести Кура из цепочки связи. В 1932 году по указанию начальника ИНО Артура Артузова он был передан на связь нелегалу Карлу Гурскому (Монгол), а также сменил прикрытие, став при помощи советской разведки совладельцем небольшого кафе. Что же касается Лемана, то связь с ним после отъезда Такке из Германии поддерживал сотрудник ле­гальной берлинской резидентуры Израилович (Генрих).

71

Там же. С. 341.

Гурский Карл

1902 — ?

Родился в Брауншвейге (Германия). После окончания школы приехал в Китай к брату-коммерсанту. В Харбине был завербован С. М. Шпигельглазом. До 1937 г. работал в нелегальной резидентуре в Берлине. Отозван в Москву. На­гражден именным оружием.

Разведывательные возможности Лемана были огром­ны. В 1930 году ему была поручена «разработка» советско­го посольства в Берлине, а в конце 1932 года переданы все дела по польскому шпионажу в Германии, которые представляли большой интерес для советской разведки. Сведения, передаваемые им, трудно переоценить. На­пример, в марте 1933 года он по заданию Москвы сумел посетить берлинскую тюрьму Моабит и подтвердить, что лидер немецких коммунистов Эрнст Тельман находится именно там. А в справке о работе Лемана, составленной в 1940 году начальником немецкого отделения Павлом Журавлевым, говорилось: «За время сотрудничества с нами с 1929 г. без перерыва до весны 1939 г. Брайтенбах передал нам чрезвычайно обильное количество подлин­ных документов и личных сообщений, освещавших структуру, кадры и деятельность политической полиции (впоследствии гестапо), а также военной разведки Гер­мании. Брайтенбах предупреждал о готовящихся арестах и провокациях в отношении нелегальных и «легальных» работников резидентуры в Берлине... Сообщал сведения о лицах, «разрабатываемых» гестапо, наводил также справки по следственным делам в гестапо, которые нас интересовали...» ^[72] .

72

Там же. С. 338.