Все оттенки черного
Шрифт:
— Ну ладно. Достаточно! — Колосов встал. — Думаю, диспуты свой будете в другом месте вести. А сейчас отвечайте коротко и четко только на мои вопросы. Ясно вам? — рявкнул он на Хованскую. — Здесь у вас под носом совершено три убийства. Если вы в них не повинны, то кто же, по-вашему, это сделал? Кого вы подозреваете?
— Я? Как в классическом детективе? Боже, как интересно, прямо как у Агаты Кристи. Но, молодой человек, я… никого не подозреваю. Не смею просто.
— Смирнов причастен?
— Сложный вопрос.
— Вот даже как! Интересно.
— Вот наконец мы и подошли к тому, о чем надо было спрашивать с самого начала, молодой человек! — Хованская тоже поднялась со скамейки. — Вы, мой милый милицейский материалист, видите во всем этом одну лишь злую порочную человеческую волю. Подозреваете нас… Но при этом не видите самого главного! Это на ваших глазах — черная повязка. Вы даже не задумываетесь о первопричине этих происшествий. Вы рассматриваете смерть лишь как свершившийся факт. Упуская то, что смерть человеческая, особенно внезапная, насильственная, страшная смерть, порой не что иное, как грозное знамение, поданное нам, оставшимся в живых.
— Чего знамение? — спросил Колосов.
— Присутствия внутри и возле нас некой силы, с которой не нам тягаться. Присутствия воли, разума, манипулирующего нами по собственной своей прихоти. Присутствия истинного властелина нашего мира. Его господина и Князя, его Немеркнущей Звезды путеводной, с которым никогда, вы слышите — никогда! — как бы он ни пытался, не мог соперничать этот сын плотника из Назарета, которого распяли, как простого вора на базарной площади! Который никогда не воскресал! Потому что это в принципе невозможно!
— И кто же, по-вашему, вызвал эту адскую силу из тьмы преисподней? — усмехнулся Колосов. — Вы, что ли, дражайшая? Или, быть может, лауреат Госпремии театра и кино господин Смирнов?
— Думаю, скоро вы перестанете скалить зубы над тем, в чем не смыслите ни на грош, — прошипела Хованская. — Скоро. Ибо сроки близятся. ОН уже здесь. С нами. Внутри нас. Я чувствую. ОН ЗДЕСЬ. — Она резко ткнула пальцем в глубину сада. — И он не станет ждать, когда захочет получить то, что уже принадлежит ему по праву. И никто, слышите вы, никто не встанет у него на пути. Никто не изменит то, что предопределено. Мы можем только подчиняться. Иначе он раздавит нас, как мух!
— Это все, что вы можете сообщить мне по поводу заданных вам вопросов о трех совершенных здесь убийствах? — спросил Колосов.
— Имеющий уши да слышит. А вам, — Хованская тяжело глянула на Катю, — я бы не советовала вмешиваться в это в дело. Вы не следователь. Вас не сковывают профессиональные обязанности. Вам лучше отойти в сторону, милая девочка. Все это не предмет для удовлетворения любопытства. Иначе все это кончится большими, большими слезами, а может, чем-то и похуже.
— Завтра утром вас вызывают в местную прокуратуру. Вот повестка, распишитесь. — Колосов вытащил из кармана бланк. — Советую хорошенько подумать над вашими ответами следователю. Он человек занятой
— Наденете на меня наручники? Может быть, попытаетесь прямо сейчас?
— Нет, не захватил, — Колосов улыбнулся. — Жаль, правда? И последнее: где ребенок? Я должен поговорить с Антоном. Кстати, мы сделали запрос в детский дом. Думаю, ответ на днях придет. Вы завтра, Юлия Павловна, не забудьте захватить к следователю документы, подтверждающие вашу опеку над мальчиком. С ними хотят ознакомиться детально.
Хованская медленно направилась к дому, вывела на крыльцо Антошу. Он тревожно и как-то подслеповато смотрел на я них, потом вопросительно глянул на Хованскую.
— Ничего, иди. Все хорошо, — она потрепала его по затылку.
— Давай-ка, парень, до калитки с тобой пройдемся. — Колосов, едва мальчик подошел, положил ему на плечо руку. — Что, испугался?
— Я? — Антоша дернул плечом. — Вас, что ли?
— Слушай, парень, ты человек, вижу, взрослый, соображаешь хорошо. В общем, мужик настоящий, с большой буквы. — Колосов и правда говорил с ним как с ровесником, а «взрослый» едва-то до локтя ему доходил. — Я вот о чем тебя спросить хотел: у тебя тут в доме своя комната есть?
Катя насторожилась: о чем это Никита?
— А как же, — мальчишка кивнул головой на дом. — Во-он окно с голубой занавесочкой, второе слева на первом этаже.
— А ты что ж, темноты, что ль, боишься?
— Я? Кто вам сказал?
— Кто! Сказали вот. Не ночуешь ты в комнате своей, парень, — Колосов покачал головой. — Что, неправда разве?
— Кто вам сказал, что я боюсь темноты?
— Ну один-то ночью не остаешься. Все к тете Юле жмешься. А ведь большой совсем парень. Мужик, а?
Антоша посмотрел на Катю. Та напряженно слушала этот странный разговор.
— Или, может, она сама тебя в спальню приглашает по ночам, а, Антоша? Тетя Юля твоя… Что ты там наверху в ее постели делал?
— Когда? — спросил мальчик.
— Когда я тебя там видел. Забыл? — Колосов смотрел на него сверху вниз и говорил таким тоном, каким, как казалось Кате, просто недопустимо говорить с ребенком.
— Ничего я там не делал, — буркнул Антоша и вдруг криво усмехнулся. — А темноты я боюсь так же, как и ты. Понял, долговязый? — Он быстро глянул на Катю и… вдруг сильно и неудержимо начал заливаться румянцем.
— С Карауловым надо поговорить насчет медицинского освидетельствования пацана, — сказал Колосов, когда они шли к опорному пункту. — И психолога детского надо тоже будет подключить… Ну, это сам наш прокурорский Мегрэ решит. А мы…
— Никита, даже если вы задержите Хованскую или Смирнова, это дело при том раскладе фактов и улик, какой у нас налицо сейчас, даже до суда не дойдет. Развалится на стадии предварительного следствия, — сказала Катя. — Внуши это самое, пожалуйста, Караулову. А то он зелен еще, как шпинат на грядке.