Все писатели попадают в ад
Шрифт:
Так и было, пока кабина не остановилась. Одна из боковых стенок – прежде совершенно гладкая – треснула пополам, и образовавшиеся створки раздвинулись. Перед Бутом появился коридор, который отличался от внутренностей кабины только своей горизонтальной протяженностью. Четыре плоскости сходились, соблюдая непогрешимую перспективу, в точке абсолютной черноты. Это был до предела упрощенный мирок геометрических абстракций, прямых линий и углов, отрицавший «случайности» и «неправильности», которые присущи всему, в чем теплится жизнь.
Буту вдруг пришло в голову, что ад – это не место,
Бут сделал свой выбор. Он пошел, отмеряя шагами отрезок на прямой бесконечного безумия. Его рассудок пасовал, однако каким-то невероятным образом Бут знал: тут произошло невозможное. Пространство и время были разделены. Шагам и сердцебиению не соответствовали секунды. Им вообще ничего не соответствовало.
Безумие было красного цвета. Оно предупреждало о своем приближении: вывеска больницы в тупике сумасшествия, перед порогом которой валяются идиоты, делающие под себя, а внутри веселятся буйные. Бут уже слышал их хохот в своей голове…
То, что он принял за галлюцинацию, действительно оказалось вывеской. Под красными буквами, составлявшими надпись «Канцелярия», была дверь. Бут не колеблясь отворил ее и переступил порог.
Ему почудилось, что он умер во второй раз. И сколько еще смертей ожидают его, прежде чем наступит покой?
В канцелярии не было ни одного листа бумаги, ни одной папки, полки, скрепки. Здесь не было также шкафа или (ха-ха) компьютера. В комнате с голыми стенами, испускавшими гнилостное сияние, был только стол, за которым сидел человек и смотрел на Бута печальными глазами, полными понимания. До Бута не сразу дошло, что человек как две капли воды похож на фотопортрет Франца Кафки.
– Отлично, – сказал Кафка. – Вот вы и прибыли.
С этими словами он вытащил из стоящего справа от него контейнера восковую фигурку, которая поразительно смахивала на Бута – идеальная модель в масштабе примерно один к пятнадцати, – повертел ее в руках, очевидно, сравнивая с оригиналом, и бросил в контейнер, стоящий слева.
Смысл этой операции так и остался для Бута загадкой. Поскольку в канцелярии не наблюдалось ни единой канцелярской принадлежности, он предположил, что контейнеры заменяют реестры. И еще он успел заметить, что сквозь грудь фигурки была продета черная нитка, завязанная в узлы.
Кафка надолго замолчал. Ничего не происходило.
Наконец Бут поинтересовался:
– И что же дальше?
– Не знаю, – ответил канцелярист, пожав плечами. – В некотором смысле это зависит от вас.
– Хотя бы скажите, что мне делать. Для начала.
– Да что душе угодно! Тут все к вашим услугам. Немыслимый выбор. Почти без ограничений. Есть то, о чем вы не могли и мечтать. Только надо немного привыкнуть. Поверьте, это не такое уж плохое местечко, каким его описывали дилетанты. Но вы и сами скоро убедитесь. Наслаждайтесь собой, так сказать, в чистом
Бут изобразил на своем лице вежливое недоумение. Кафка улыбнулся:
– Не думали же вы в самом деле, что вам и здесь разрешат заниматься этим?
– Признаться, именно так я и думал, – возразил Бут, сочтя «одно маленькое предупреждение» не слишком удачной шуткой.
– Вот поэтому я вас и предупреждаю. Без глупостей! Да и кому, собственно, вы собирались тут засорять мозги? Не мне же, черт подери?! Я книг вообще не читаю.
Бут был озадачен – и это еще слабо сказано. Он был неприятно поражен нелепостью выдвинутого требования. Вроде бы он при жизни наигрался в дурацкие игры, а теперь ему предлагали новую. И для начала он попытался хотя бы выяснить правила.
– А если я все-таки рискну? – спросил он и сразу же понял, что это прозвучало легкомысленно.
Кафка улыбнулся еще шире. Не переставая улыбаться, он покачал головой, будто в шутку сокрушаясь от того, что ему попался настолько непонятливый клиент.
– Обожаю эту работу! – заметил он, вскакивая из-за стола. – Пойдемте-ка, я вам кое-что покажу.
И показал.
Снова был коридор – никуда не ведущий до тех пор, пока будто по заказу подсознания не возник очередной тупик. В тупике была дверь – еще один клапан в котле безысходности. Кафка последовательно открыл три замка и налег на тяжелую створку.
– Наша психушка, – объяснил он. – Вот и первый сюрприз. Держу пари, вы не ожидали увидеть здесь ничего подобного.
Да, Бут не ожидал. О стерильности речи уже не было. Особенно он не ожидал увидеть тут клетку, похожую на медвежью, от которой за десяток шагов несло кровью, калом и мочой. Вначале Бут даже не заметил обитателя ближайшей камеры или, если угодно, палаты – и немудрено: в глаза первым делом бросались стены, сплошь покрытые коричневыми письменами. Поверх старых, высохших надписей шли новые – вот откуда брался один из компонентов будоражащего запаха! – и уже нельзя было разобрать ни единого слова этой мрачной абракадабры, однако почти голый человек со спутанной бородой, стоявший в глубине камеры, продолжал с маниакальным упорством водить по стене пальцем, макая его в собственную кровь.
«Сколько раз он вскрывал себе вены ЗУБАМИ?» – подумал Бут и поморщился. Из того, что он увидел, следовал по крайней мере один вывод. Есть плохие места. Есть очень плохие места. Но как назвать место, где даже нельзя покончить с собой?
– Тут мы держим неизлечимых, – продолжал Кафка бодрым и невозмутимым тоном гида, знакомящего новичка с местными достопримечательностями. – Вот, например, особо тяжелый случай. Хорошо, что хотя бы редкий. Не больше одного на тысячу.
Бут вздрогнул. Глаза подсказывали ему другое. Он видел ровные ряды клеток по обе стороны прохода, которые уходили в бесконечность и растворялись в темноте. Оттуда доносились стоны, чавканье, всхлипы… и непрерывный тихий шорох, заменявший тут скрип перьев и дробь клавиатуры.