Все приключения Шерлока Холмса
Шрифт:
Грегсона и Лестрейда его заверения явно не удовлетворили, а уничижительный намек на несостоятельность уголовной полиции возмутил их. Первый сыщик вспыхнул до корней своих белобрысых волос, глазки-бусинки другого заблестели от негодования, но отчасти и от любопытства. Однако не успел ни один из них произнести ни слова, как раздался стук в дверь и на пороге появился полномочный представитель чумазых беспризорников, юный Уиггинс, собственной непрезентабельной и сомнительной персоной.
– Разрешите доложить, сэр, – выпалил он, прикладывая руку к несуществующему козырьку, – кеб ждет у дверей.
– Молодец, – похвалил его Холмс и, достав из ящика стола пару стальных наручников, обратился к сыщикам: – Почему Скотленд-Ярд не пользуется этой моделью? Вы только посмотрите, как легко и быстро защелкиваются
– Нам и старая сойдет, – огрызнулся Лестрейд. – Было бы на ком защелкивать.
– Ну что ж, вам виднее, – улыбнулся Холмс. – Пусть извозчик снесет вниз мой багаж. Уиггинс, попросите его подняться.
Я был немало удивлен: оказывается, мой компаньон собирался уезжать, не сказав мне ни слова. В комнате действительно стоял небольшой дорожный саквояж. Холмс выдвинул его на середину и, встав на колено, начал затягивать ремни. За этим занятием и застал его вошедший в гостиную извозчик.
– Помогите мне, пожалуйста, с замком, – не поднимая головы, обратился к нему Холмс.
Парень подошел к нему с видом, не лишенным угрюмой дерзости, и протянул руки к саквояжу. В тот же миг раздался резкий щелчок, металлический лязг, и Шерлок Холмс, вскочив на ноги и сверкнув глазами, воскликнул:
– Джентльмены, позвольте представить вам мистера Джефферсона Хоупа, убийцу Еноха Дреббера и Джозефа Стэнджерсона!
Все произошло молниеносно, я даже не успел сообразить, что, собственно, случилось. Как сейчас помню ту сцену: выражение триумфа на лице Холмса, его звенящий голос и злое ошеломленное лицо извозчика, уставившегося на блестящие наручники, каким-то чудом вдруг оказавшиеся на его запястьях. На секунду-другую мы все безмолвно застыли, как группа каменных изваяний. Потом с нечленораздельным звериным рыком пленник вырвался из рук Холмса и метнулся к окну. Врезавшись в него, он разбил стекло и высадил раму, но выпрыгнуть не успел: Грегсон, Лестрейд и Холмс набросились на него, как свора шотландских борзых, оттащили в комнату, и началась свирепая схватка. Мужчина сражался с таким бешенством и отчаянием, что мы вчетвером не могли совладать с ним, он снова и снова раскидывал нас в стороны. Такая сила, как у него, появляется у эпилептика в момент припадка. Лицо и руки преступника были страшно изрезаны осколками оконного стекла, но даже большая потеря крови не уменьшила его воли к сопротивлению. И только когда Лестрейду удалось ухватиться за шейный платок убийцы и затянуть его, словно петлю, он понял наконец, что дальнейшая борьба бессмысленна. Однако в безопасности мы не чувствовали себя до тех пор, пока не связали ему ноги. Лишь тогда, задыхаясь и пыхтя, мы поднялись с пола.
– На улице стоит его кеб, – сказал Холмс. – На нем можно отвезти его в Скотленд-Ярд. А теперь, джентльмены, – продолжил он с любезной улыбкой, – когда наша маленькая тайна разгадана, можете задавать мне любые вопросы, не опасаясь, что я откажусь ответить на них.
Часть вторая
Страна святых
В центральной части огромного Североамериканского континента лежит мрачная бесплодная пустыня, издавна служившая непреодолимой преградой на пути цивилизации. От Сьерра-Невады до Небраски и от Йеллоустоун-Ривер на севере до реки Колорадо на юге раскинулась эта страна пустоты и безмолвия. Однако и на просторах этой унылой земли природа демонстрирует свое разнообразие. Здесь встречаются неприступные горы с покрытыми снегом вершинами и угрюмые темные долины; бурные реки стремятся через каньоны, стиснутые отвесными островерхими скалами, расстилаются необозримые равнины, зимой одетые снежным покровом, а летом сплошь серые от солончакового налета. Но все эти пейзажи несут на себе печать бесплодия, суровости и безысходности.
Никто не живет на этой безнадежной земле. Лишь поуни [25] или черноногие [26] время от времени небольшими группами пересекают ее в поисках новых охотничьих угодий, однако даже самые выносливые и бесстрашные из них стремятся поскорее оставить эти внушающие
25
Поуни – индейское племя, жившее между рекой Миссури и Скалистыми горами.
26
Черноногие – индейское племя, обитавшее в долине реки Саскачеван.
Нет в целом мире вида более безотрадного, чем тот, что открывается с северных склонов Сьерра-Бланки. Сколько видит глаз, простирается необозримая плоская равнина, покрытая лишайными пятнами солончаков, перемежающимися лишь купами низкорослых хилых чапарелей. Вдоль кромки горизонта на фоне неба вырисовывается рваная, зазубренная линия горных вершин в снежных шапках. И на всех этих огромных пространствах – ни единого признака жизни, нет даже следов, которые свидетельствовали бы о том, что некогда она здесь существовала. Ни одной птицы в голубовато-стальном небе, ни малейшего движения на поверхности унылой серой почвы, и надо всем этим – мертвая, гнетущая тишина.
Впрочем, то, что здесь нет следов жизни, не совсем верно. Глядя со склонов Сьерра-Бланки, можно увидеть пересекающую пустыню дорогу, которая, извиваясь, теряется где-то вдали. Она исполосована колесами и истоптана ногами множества искателей приключений. Там и сям на тусклой поверхности солончака виднеются какие-то белые обломки, поблескивающие на солнце. Подойдите поближе и вглядитесь в них! Это кости: одни крупные, шероховатые, другие – помельче, более гладкие. Первые некогда принадлежали волам, вторые – людям. На полторы тысячи миль протянулся этот призрачный караванный путь, усыпанный останками тех, кто нашел свою погибель на его обочине.
Четвертого мая тысяча восемьсот сорок седьмого года на склоне горы стоял одинокий странник, обозревая этот печальный ландшафт. Судя по внешности, его можно было принять либо за гения, либо за демона здешних мест. Определить его возраст на вид не представлялось возможным: что-то между сорока и шестьюдесятью. Худое изможденное лицо, пергаментно-коричневая кожа, туго обтягивающая выпирающие скулы; длинные каштановые волосы и борода, густо припорошенные сединой; запавшие, лихорадочно горящие глаза. Рука, не более мускулистая, чем у скелета, сжимала ружье. Человек опирался на него, чтобы не упасть от слабости, однако высокий рост и массивный костяк наводили на мысль, что в прошлом это был жилистый и сильный мужчина. Теперь же заострившееся изнуренное лицо и одежда, мешком висевшая на его исхудалых плечах, придавали ему вид немощного, дряхлого старика и безоговорочно свидетельствовали о том, что этот человек умирает – умирает от голода и жажды.
С трудом превозмогая слабость, он пересек лощину и вскарабкался по склону горы в тщетной надежде увидеть с возвышения где-нибудь источник воды. Но перед его взором расстилались лишь огромная соляная равнина да цепь диких гор вдали, и нигде ни деревца, ни куста, которые указывали бы на то, что поблизости есть влага. Ни малейшего лучика надежды не давал этот обширный пейзаж. Диким ищущим взором мужчина посмотрел на север, на восток, на запад и понял, что странствию его наступает конец и здесь, на этом голом утесе, ему предстоит встретить смерть. «Не все ли равно: здесь ли или через двадцать лет на пуховой перине», – пробормотал он, собираясь присесть в тени нависающей скалы.
Но прежде чем сесть, мужчина положил на землю уже ненужное ружье и большой узел, связанный из серой шали. Он нес его всю дорогу, перекинув через правое плечо. Видимо, для обессиленного путника ноша стала слишком тяжела, потому что, опуская узел, он не удержал его, и тот ударился о землю. Изнутри серой шали тут же послышался жалобный голосок и показались маленькое испуганное личико с ярко блестящими карими глазами и два пухленьких грязных кулачка.
– Ты сделал мне больно! – послышался детский голосок.