Все пути твои святы
Шрифт:
А еще Наташа была. Сердце сильно волновала и прочие органы. Он даже жениться подумывал, да только отец, как услышал про свадьбу, так нашикал, что все желание испарилось. В общем, женщин он не боялся, а вот Мэри… Она была особенной.
Убила офицера, своего командира за издевательство над инопланетянином. Статья 151, неподчинение и бунт. Занесло их в дальний сектор, на самую окраину, а там планета неоткрытая. На карте ее нет, на радаре возникла, как черт из табакерки, выскочила прямо перед звездолетом. Они высадились, все по уставу армии. Образцы в сумки, радиомаяк, пробы воздуха, земли и живности. Все бы хорошо,
И тут бы уставу последовать, покинуть планету и сообщить, куда следует, чтобы приехали те, кто с чужими общаться умеют. Так нет же, командир этот, ублюдок, «Давай – говорит, – пойдем, посмотрим». И повел отряд в деревню, а там зверушки жили, черненькие, маленькие. Их потом по всем каналам показывали. А на шее у каждого, чтоб вы думали? Чистейший криптолит, карат по десять. Ну и сорвался командир, жадность у него проснулась, у сволочи. Давай срывать бирюльки с туземцев, да пинки им давать, не придерживаясь межпланетной конвенции. А одного так пнул, что тот тонкие свои косточки переломал. В общем, нахамил в межпланетном масштабе.
Тогда Мэри и дала очередь по ногам ублюдку. Палец ему отстрелила, потом автомат бросила и сама сдалась. Вот из-за этой ерунды ей и припаяли десять лет на Черной. А командир умер вскоре, заразился через рану местной бактерией. И понеслось, поехало: бунт, не подчинение, убила своего командира… «Да я бы, – подумал Виктор, – по роже его наглой съездил и все, чего пули зря тратить». Впрочем, женская душа – потемки.
– Эй, уснул что ли, Виктор?
– Так, задумался. Готова?
– Всегда готова. Макс подошел?
– Нет еще, ждем. И профессора тоже.
Он обернулся, потому что Стефан его за рукав робы дернул. На тропе профессора шевельнулись тени, что-то тяжело вздохнуло и из зарослей выполз, пятясь задом, бледный и совсем седой профессор Янакин Борис Натанович. Сопел он как пандорский грак после случки, шума производил, как военный танк времен второй мировой.
– Борис Натанович, ну что же вы опять… – Виктор закатил глаза, едва сдерживаясь, чтобы не ругнуться. – Ну разве ж так можно, ну в бога вашу…
– Да не могу я, сынок, жарко мне.
– Вот жарко вам будет, когда в лиловый туман попадете!
Старый дурак снимал игигский комбинезон и шел по тропе без него. Одевался он в коричневый твидовый костюмчик с белой рубашечкой и видавшие виды узкие туфли. Ну словно на лекцию к студентам топал или на доклад о проблемах взаимодействия ксенополей. И как будто не касалось его, что среда на планете агрессивная, что пары ядовитые, что радиация и все прочее. Правда со временем, костюмчик запылился и стал серым, а рубашка черной, но профессор был упорен и все равно их не снимал. Чем-то он Виктору импонировал, не смотря на ядовитые насмешки Философа.
Мэри всегда бежала ему на встречу и очищала от пиявок и бабочек, которые в пиджаке личинки оставляли. Словно он ее дедушкой был, а не посторонним человеком. Виктор удивлялся, как с такой любовью к людям она могла в армию попасть, да еще до приличного чина дослужиться? В рации запищало и захрипело. Это Макс появился. Обычно он раньше всех расправлялся с лианами на тропе и ждал у озера, бросая валуны в воду и смотрел, как они шипели и растворялись. Но сегодня что-то припозднился. Может вышка попалась, как и Виктору, или еще что.
Присмотрелся и понял – что-то не ладно. Тихонько шепнул Стефану: «Смотри!». Звезда как-то ярко сверкнула и вдруг скрылась за свинцовыми облаками. Стало темно и холодно. Лианы уползли в лес, а белые деревца, что красовались у озера, скрутили листья и спрятали свои чахлые цветочки. Запахло озоном и Виктор пожалел, что снял комбинезон. Хотя какой в нем прок: три дырки, это считай, как у профессора: нет комбинезона…
Макс, большая белобрысая детина с маленькой головкой, едва тащил свое сгорбленное тело и даже мышцы, которыми он обычно играл перед Мэри, как-то обвисли. То ли ногу подволакивал, то ли с бедром у него что-то было. Сдулся богатырь. А ведь говорил: троих в драке завалю, раз плюнуть. Подошел он при общем молчании и глаза в сторону отвел. Усталым голосом спросил про заветную сигаретку и только мрачно кивнул.
– Что случилось? – Виктор видел, что его комбинезон порван во многих местах, словно он не из мягкого углепластика сделан, а так, из дерюжки какой. Видимо прорывался он сквозь лес напролом или удирал от кого-то огромного и ужасного.
– Да ничего, устал просто.
Красивый у него был немецкий, заслушаться можно. Хох дойч. А вот рожей он не вышел: рябой весь, в конопушках, как девчонка, лоб как у неандертальца, глаза маленькие, колючие, а нос как гнилая картошка. Зато телом бы взял, мышцы как у культуриста, ни грамма жира, силен, как вол. Звездолетчик и драчун, молчун и одиночка. Хотя вроде как у него жена где-то там, на Аркане, с детишками-мартышками была. Да только не вспоминал он про нее, наверное это давно было.
– А порвал тебя кто? Как собаки покусали… – Стефан смотрел на Макса и мрачнел все больше и больше. Ни аптечки у них не будет, ни даже бинта обычного, ничего, только индивидуальные поля с истощенным источником питания. Это если сейчас побежать.
– Да на колючку нарвался, проклятье богам.
Врал он неумело и не уверенно так, отводя взгляд. Но никто ничего не сказал. Сам человек выбрал, как ему дальше быть: молчать или о помощи попросить.
– Ладно тогда. Все в сборе. – Констатировал Виктор, смотря почему-то на Макса, а не на Мэри, которая стояла напротив, высвобождаясь из комбинезона, и растирала ушибленную руку. – Значит, магнит я достал. У нас минут десять, не больше, пока Страусы притопают. Карту все видели? Бежим назад по заброшенной тропе, где Гуня бултыхнулся. За болотом направо, там есть туннель, черная дыра такая, я ее хворостом прикрыл, по нему пару миль. Фонари у всех есть? Хорошо. Как из туннеля выйдем, дорогу видно. Широкая такая, из гранита она что ли. По ней еще миль пять и попадаем в точку Б. Там пятно это черное, хрень какая-то, а за пятном сразу база. Никто никого не ждет, собираемся в точке Б. По рации говорить только по-русски и не ругаться.
– Я русский плохо знать. – На Макса было жалко смотреть. Посерел весь и почти до земли согнулся. – Я албанский немного знаю.
– А почему по-русски, простите? В этом есть какой-то смысл? – Профессор достал из внутреннего кармана пенсне и зачем-то нацепил его на грязный нос. Пенсне съехало и Борис Натанович стал напоминать панду. При этом он продолжал топтаться на месте в нерешительности.
– А вы же не знаете… Я Страусам сказал, что у нас в языке нет будущего времени, так что они считают, что мы с вами обсуждаем прошлые события.