Все рушится
Шрифт:
Вдали продолжали бить барабаны.
Глава шестая
Казалось, вся деревня – мужчины, женщины, старики – собралась на ило. Люди стояли широким кругом, оставив середину площадки свободной. Деревенские старики и важные персоны сидели на собственных табуретах, которые принесли для них младшие сыновья или рабы. Среди них был и Оконкво. Все остальные стояли, если не считать тех, кто пришел загодя и успел занять место на нескольких скамьях, сооруженных из обструганных бревен, уложенных на столбцы-рогатки.
Участники
Барабанов было семь, и они были установлены соответственно своим размерам по убывающей в длинном деревянном коробе. Барабанные палочки в руках троих мужчин лихорадочно метались от одного барабана к другому. Музыканты были одержимы духами барабанов.
Молодые мужчины, назначенные поддерживать порядок на таких мероприятиях, сновали взад-вперед, переговариваясь друг с другом и с «капитанами» обеих соревнующихся команд, которые все еще находились за пределами круга зрителей. Время от времени эти двое юношей с длинными пальмовыми ветвями обегали круг и, чтобы оттеснить зрителей назад, ударяли ветками по земле, а наиболее упорных хлестали по ногам.
Наконец команды танцевальным шагом вступили в круг под рев и аплодисменты толпы. Барабаны впали в неистовство, толпа резко колыхнулась вперед. Стражи порядка метнулись по кругу, размахивая пальмовыми ветками. Старики кивали в такт барабанам, вспоминая времена, когда сами участвовали в состязаниях под их возбуждающий ритм.
Открывали соревнования мальчики пятнадцати-шестнадцати лет. В каждой команде таких было всего трое. Они еще не считались настоящими борцами – просто разогревали публику. Две первые схватки закончились очень быстро. А вот третья стала сенсацией даже для старейшин, которые обычно не демонстрировали своего волнения столь открыто. Она закончилась так же быстро, как две предыдущие, возможно, даже быстрее, но мало кому доводилось прежде видеть такой поединок. Как только мальчики сошлись, один из них сделал нечто, чего никто даже не мог описать, потому что все произошло молниеносно, – и другой уже лежал на спине. Толпа взревела и захлопала в ладоши так, что даже иступленный барабанный бой на какое-то время потонул в этом шуме. Оконкво вскочил, но тут же снова сел на место. Трое молодых мужчин из команды победителя выбежали вперед, высоко подняли мальчика над головами и, приплясывая, понесли его через восторженно приветствовавшую толпу. Вскоре все узнали, кто этот мальчик. Его звали Мадука, он был сыном Обиерики.
Перед началом настоящих соревнований барабанщики сделали короткий перерыв. Их тела блестели от пота, они обмахивались опахалами, пили воду из маленьких кувшинчиков и ели орехи кола. На короткое время они стали обычными людьми – смеялись, разговаривали между собой и с теми, кто стоял рядом. Атмосфера, которая только что была наэлектризована общим возбуждением, разрядилась. Словно туго натянутую кожу барабанов полили водой. Многие только теперь впервые осмотрелись вокруг и заметили тех, кто стоял или сидел рядом.
– А я и не видела, что это ты, – сказала Эквефи женщине, стоявшей с ней плечом к плечу с самого начала.
– Ничего удивительного, – ответила та. – Никогда еще не видела такого скопления людей. Это правда, что Оконкво чуть не застрелил тебя?
– Да, подруга, правда. Я до сих пор не могу найти слов, чтобы рассказать, как это было.
– Знать, твой чи не дремлет, подружка. А как там моя дочка Эзинма?
– Теперь уже хорошо. Вероятно, выживет.
– Наверняка выживет. Сколько ей сейчас?
– Почти десять.
– Да, думаю, она выживет. Если они не умирают до шести лет, то обычно выживают.
– Я молюсь, чтобы выжила, – сказала Эквефи с тяжелым вздохом.
Женщину, с которой она разговаривала, звали Чиело. Она была жрицей Агбалы, Оракула холмов и пещер. А в обычной жизни Чиело была вдовой с двумя детьми. С Эквефи они дружили и торговали на базаре под одним навесом. Чиело очень любила единственную дочь Эквефи Эзинму и называла ее «моя дочка». Она часто покупала соевые лепешки и передавала их через Эквефи для Эзинмы. Вряд ли кто-нибудь, наблюдая за Чиело в обычной жизни, поверил бы, что это та же самая женщина, которая пророчествует, когда на нее снисходит дух Агбалы.
Барабанщики снова взялись за свои палочки, и воздух завибрировал и напрягся, как натянутый лук. Две команды выстроились на свободном пространстве площадки лицом к лицу. Молодой человек из одной команды протанцевал на другой конец ее и указал на того, с кем хотел сразиться. Потом они вместе протанцевали на середину площадки и вступили в схватку.
В каждой команде было по двенадцать человек, и право вызова на поединок переходило поочередно от одной из них к другой. Двое судей топтались вокруг борющихся и, если решали, что их силы равны, останавливали схватку. Вничью закончилось пять боев. Но по-настоящему волнующими были моменты, когда кого-то укладывали на лопатки. Тогда рев толпы взвивался до небес и распространялся во всех направлениях. Его слышали даже в соседних деревнях.
Последними сходились «капитаны» команд. Они принадлежали к числу лучших борцов всех девяти деревень общины. Зрителям не терпелось узнать, кто кого положит на лопатки в этом году. Одни считали сильнейшим Окафо, другие утверждали, что он и в подметки не годится Икезуе. В предыдущем году ни один не смог одолеть другого, несмотря на то, что судьи позволили им бороться дольше, чем обычно принято. Оба имели одинаковую выучку, и каждый заранее предугадывал действия другого. Это могло повториться и в нынешнем году.
Когда они вступили в противоборство, уже начали сгущаться сумерки. Барабаны совершенно обезумели, и толпа тоже. Она хлынула вперед, и никакие юноши с пальмовыми ветками не могли сдержать ее.
Икезуе выбросил вперед правую руку. Окафо перехватил ее, и они вошли в клинч. Это была яростная схватка. Икезуе старался утвердить правую пятку позади Окафо, чтобы опрокинуть его назад хитроумным приемом. Но каждый из двоих предугадывал, чт'o замышляет другой. Толпа сомкнулась вокруг борцов, поглотив барабанщиков; иступленный барабанный ритм перестал быть бесплотным звуком, он стал биением сердца самой толпы.