Все сначала
Шрифт:
Звенящая пустота дома раздражала. Может, заняться уборкой… Комнатушку наверху давно пора привести в порядок. По опыту Вин знала: ничто так не отвлекает от дурных мыслей, как физический труд.
Спустя полчаса, разгоряченная уборкой, она плюхнулась в кресло, уныло разбирая кипы найденных вещей. И как это накопилось столько хлама? Например, ее школьные учебники. Зачем она их хранила? А все эти фотографии… С насупленным видом она подняла один из альбомов, из которого выпало несколько снимков.
Подумать только, это – она. Стала рассматривать,
Тогда замечание брата ее обидело, но фотография подтверждала его правоту.
Личико кругленькое, немного припухшее, совсем детское. Фигурка точеная, волосы собраны назад хвостиком. Совсем дитя, но животик уже обрисовался. Может, ее моложавость – это фотографическая уловка? Неужели она действительно так выглядела? Вообще-то ей всегда давали меньше ее возраста, но чтобы в девятнадцать быть такой инфантильной…
Рука, державшая фото, дрогнула. Теперь она Джеймсу не нужна, это понятно. Но на кой черт ему нужна была тогда такая дуреха?
Дрожащими руками она порвала фото надвое и швырнула в кучу на выброс.
Ее прошлый облик сейчас не радовал. Может, потому, что был отвергнут Джеймсом?
Зачем ей фотография, напоминающая об ошибках юности? Но можно ли теперь винить в них только ее одну? Джеймс уверял ее в вечной любви и домогался ответного чувства. Чувства-то он добился, а в остальном… Но многого ли можно требовать от упрямой девчонки? Иногда, глядя на Чарли, ей казалось, что упрямство мальчик унаследовал от нее, вероятно, потому она была так снисходительна к этому его недостатку.
Вин устало поднялась, отряхнула джинсы. Когда вернется Чарли, они разожгут костер из этого хлама. Давно надо было здесь прибраться, упрекнула она себя, заталкивая вещи в пластиковый пакет.
Хорошо бы сделать из этой комнаты кабинет для Чарли. Размышляя по этому поводу, она пыталась не замечать голоска, хихикающего над ее планами, которыми она пыталась разогнать свои страхи: не исключено, что кабинет для сына придется устраивать отцу, а не ей.
Вин опять почувствовала обиду, комком застрявшую в горле. Голова все еще болела. Подойдя к зеркалу, она откинула прядь волос и хмуро взглянула на свое усталое, запыленное лицо.
Солнечный луч скользнул по циферблату часов. Долго же она провозилась наверху. Того гляди, вернется Чарли со своим папочкой и сразу запросит есть.
Решительно отогнав страх, делавший ее неспособной к отпору, Вин отнесла вниз набитую до отказа мусорную корзину, а затем поднялась в ванную комнату, чтобы принять душ и уложить волосы.
Старые, потертые джинсы стали велики в талии: да, похудела заметно, а все из-за этих неурядиц между Томом и Чарли.
Что же, с Томом, видимо, придется расстаться, решила Вин. Нельзя выходить замуж за человека, который терпеть не может твоего сына.
Быстрыми движениями она нанесла крем-пудру, но напряженное выражение не исчезло с лица. Есть вещи, которые не скроешь даже косметикой, подумала она, нанося легкий румянец, оттеняя глаза и крася губы.
Толстый свитер вполне скрадывал ее хрупкость. Нет, очень худой она еще не была, но дальнейшая потеря веса чревата потерей привлекательности.
Она вдруг вообразила девочек, которых мог знать в Австралии Джеймс, – юных, беззаботных, гибких, уверенных в своей неотразимости и сексуальной притягательности.
Да, она тоже чувствовала себя такой в его объятиях. Джеймс говорил ей о своей любви, о неутоленной страсти, о ее шарме, обещал блаженство.
Уж свое обещание он выполнил. Вин напряглась, отставляя тюбик губной помады; глаза вдруг потемнели, обжигающей волной снова разлились запретные переживания. Стоило ей приоткрыть заслоны, как на волю вырывались воспоминания, а по телу пробегала дрожь. Вот и сейчас то же самое наваждение – Джеймс дотрагивается до ее лица, щекочущие движения его губ по чувствительной области между шеей и плечом, вновь возникающая жажда его лобзаний.
Она закрыла глаза, куда-то смахнув губную помаду, легонько ощупала грудь дрожащими пальцами.
Под прикрытыми веками чередой всплывали навязчивые образы. Джеймс… его руки скользят под свитер, ладони обнимают груди, и поцелуи, поцелуи. Его нежные пальцы уже теребят набухшие соски, а она вся трепещет от предвкушения…
…Оплетает руками его шею, голова безвольно склоняется ему на плечо. Всем телом, горящим страстью, прижимается к его торсу, нетерпение мутит рассудок, он припадает ртом к ее соску, исторгая из нее стон наслаждения.
Кружившие голову воспоминания уносили в прошлое. Вин не слышала своего постанывания, не слышала подъехавшей машины, шагов в холле, шума закрывающейся входной двери.
– Мам, мы уже вернулись.
Легкий шорох открываемой двери и голос Чарли вернули ее на землю. Глаза округлились, румянец залил лицо. Перед ней стояли оба: Чарли и… Джеймс.
Как долго Джеймс здесь стоял? Что он мог увидеть… и понять? Рука ее была уже вынута из-под свитера, под сермяжной грубостью которого трепетали и немели груди с воспаленными и затвердевшими сосками. Зеркало предательски отражало ее смятенное лицо. Неужели Джеймс мог заметить ее возбуждение? И вообще смотрел ли на нее, догадывался ли?
Ослабевшая от возбуждения и стыда, она проклинала свою тупость. Как же часто за все эти месяцы и годы, прошедшие со времени их развода, когда тело ныло и страдало, разбуженное воспоминаниями о его ласках, она уговаривала себя не делать глупостей!
Чарли что-то без умолку щебетал об увиденном, о шикарной машине, но Вин никак не могла сосредоточиться. Лицо ее по-прежнему горело возбуждением и стыдом.
– Прости, если мы помешали тебе.
В спокойных словах Джеймса ей почудилось коварство. Она взглянула на него, и голова ее пошла кругом, смятение ее отразилось во взоре, темном от расширенных зрачков.